«Что сказал алхимик»

Алхимик XXI века. Он существует?

Да, раз я здесь.

Но забудьте о длинной бороде, остроконечной шляпе и пурпурном плаще. Меня зовут Патрик Бюренштейнас, я живу в Париже, и я практикующий алхимик с тридцатилетним стажем. Так написано на моей визитной карточке.

Я знаю, что у вас есть много вопросов об алхимии. Я на них отвечу. Но все же, вполне возможно, что вы и сами уже знаете ответы.

Алхимия повсюду. Посмотрите на публицистику, перечитайте литературу, послушайте, что говорят люди: «любовь — это алхимия...», «на кухне своя алхимия...», мы даже парфюм называем «Алхимией»¹...

Что значит алхимия для непрофессионала? Что смешиваются противоположности? Согласен. Налет таинственности? Тоже хорошо. Нечто необычайное, неуловимое, чудесное? Да. Что мы делаем что-то невозможное, ценное, как золото? И снова — да.

Видите? Вам все и так понятно! Я ушел из науки, чтобы исследовать эту сферу, а сегодня я считаю алхимию искусством и философией. Искусством быть счастливым и философией жизни. Потому что я не ищу ничего, кроме счастья.

Это может показаться странным: использовать пламя, чтобы оживить внутренний огонь, или расплавить металл, чтобы изменить себя, или запереться в лаборатории, чтобы найти cвет. Тем не менее, это путешествие, в которое мы отправимся вместе.

Я приглашаю вас пройти путь до Сантьяго-де-Компостела, чтобы собрать звезды с земли (compost stella), чтобы помочь вам стать достойным человеком... ибо речь пойдет об отделении тонкого от плотного. Я приглашаю вас путешествовать во времени до тех пор, пока само время не исчезнет, как и большинство наших иллюзий. Чтобы открыть врата иной реальности, нужно сбросить одежды пилигрима (vos peaux de pèlerin, «одежды паломника», буквально, — «сбросить шелуху», se pèle².

Что вам понадобится во время этого путешествия? Здоровое любопытство к невероятному, открытый взгляд и чуткий слух. Отправимся в путь налегке! Не нужно особых знаний ни в химии, ни в арамейском языке, ни в астрологии. Не нагружайте себя ни «ковриком для молитвы», ни какими-либо амулетами: этот путь проходят без упований на Бога или советов гуру. Не забывайте о вашей собственной проницательности, будьте объективны и испытывайте себя так же, как и я.

Мы вместе узнаем, что прячется за материей (la matière). Вслушайтесь в музыку слов, все в ней: в материи скрыта треть души (l’âme a tiers), как гласит язык птиц, изменчивый и летучий. А там, где действует душа (l’âme agit), там магия (la magie)...

Давным-давно было единое. Но однажды в один момент, непохожий на все другие, точка, описав круг, вернулась на прежнее место и, таким образом, ограничила некое пространство. Это могло быть где угодно: еще не было никакого «где». Это могло произойти когда угодно: еще не было «когда». И это могло быть чем угодно: еще не было никого и ничего. Была только одна точка, которая замкнула в собственной траектории часть единого, создав пузырь.

Эту часть единого в пузыре назовем «заключенным». Застряв в своей тюрьме, он задается вопросом: почему я? Так родилась первая мысль. Затем появилось множество других вопросов, порождающих множество других мыслей: где я? зачем? надолго ли? как мне выйти? И тому подобное.

Мы — ходячие мысли этого заключенного-шизофреника. Для всех нас построили гигантскую Вселенную-карцер с множеством более или менее удобных камер. Некоторые из нас спят на соломе в самой темной темнице; у других есть дырка в стене или окно; но мало кто видел истинный дневной свет.

Когда знаешь, что долго просидишь в тюрьме, придумываешь себе правила. А затем украшаешь стены, чтобы сделать тюремное заключение более приятным. Среди этих декораций есть догмы, верования, а также всевозможные терапии. Все это — развлечения, скорее, в литературном смысле, то есть «отвлечения»: то, что отвлекает нас от пути. Потому что легче наклеить на стенку плакат, чем упорно царапать эти стены ногтями, пока не пробьешь в них дыру (percer). «Упорствуй (Рersévérez)!» — говорит алхимик. «Пронзите (percer) и узрите!» Но пальцы ломит даже от мысли о трудной работе...

Алхимик — это тот, кто узрел краешком глаза луч света и с тех пор не может оторваться от него. Он высунул голову за дверь, вдохнул такой чистый воздух, что уже никогда не сможет дышать, как раньше. Он знает, что мир начинается снаружи — в истинном свете.

Снаружи приходит спасение. Ему были слышны какие-то звуки, далекий шорох вдалеке! Это были наши спасатели. Итак, что же произойдет, когда мы откроем дверь? Мы, освобожденные, последуем за нашими спасителями? Есть такой вариант. А есть другой: «Подождите, внизу еще есть люди, я вернусь и предупрежу их».

Алхимик — это тот, кто увидел свет и возвращается в подземелье, чтобы сообщить о нем всем заключенным. Но как поведать о свете тем, кто знает только тьму? Люди, закрыв глаза, ничего не хотят ни видеть, ни слышать. Чтобы убедить их, алхимику нужно свидетельство этого необыкновенного света, который делает его счастливым. И это — философский камень. Он является не чем иным, как осязаемым свидетельством нематериального мира, доказательством того, что душа может переместиться в другое место, где обретет покой.

Но те, кто заперт, не хотят выходить из темницы. Тем более начальник тюрьмы! Только в этой тюрьме он царь и бог. Тут у него есть свои стражники, затыкающие все дыры и окна со

словами: «Нет-нет, снаружи ничего нет, туда нельзя, это опасно!» Открытость для них представляет реальную опасность потерять свои достижения, потому что правила установлены в тюрьме и работают только в ней. Даже хуже: при смене камер они меняются, и старые уже не в силе. И путь желающего свободы проходит через череду камер к двери последней из них.

Когда ты выходишь из тюрьмы, то с собой ничего не уносишь. Ни плакатов со стен камер, которые делали тюрьму красивее, ни даже инструментов для рытья прохода наружу. Мы оставляем все позади, ничего не уносим и уходим нагие. Мы сбрасываем одежды, как пилигримы. Мы, как говорится, «отпускаем ситуацию». И да, это страшно.

Но в том-то и риск: слишком хорошо чувствовать себя в своей тюрьме. Это то, что все религии называют «искушениями»: моментально получать удовольствие, забывая, что наша долгосрочная цель — полет, гораздо более высокий и возвышенный. Улучшение условий своего заключения до такой степени приведет к тому, что мы забудем о выходе из него. Это искушение Одиссея, который в пути забыл о возвращении домой. «Одиссея» и многие другие описания путей к посвящению, а также древние мифы и религии содержат метафору тюрьмы. Даже в повседневной речи мы говорим: «Мне никак не вырваться».

Но я добавлю крупицу соли — это меньшее, что может сделать алхимик. Есть хорошие новости: освобождение пленника зависит только от нас. Если все мы — мысли заключенного, то нам остается только набраться смелости и пробить стены нашей тюрьмы, чтобы впустить свет. Иными словами: мы не должны ожидать от какого-либо Бога спасения, а наоборот, мы, люди, должны спасти плененного Бога. Вот такая у нас интересная задача!

Поэтому я говорю вам: во-первых, настройтесь на оптимистический лад! А затем перестаньте следовать тюремным распорядкам, выходите из темницы и убирайтесь из нее!

Эта метафора будет служить нам на протяжении всей этой книги, чтобы я мог рассказать вам о своем путешествии из одной тюремной камеры в другую. О темных коридорах, залах ожидания, поворотах, лестничных клетках, где можно надолго застрять, и тоннеле в конце. Я хотел бы поговорить с вами о разных тюремных надзирателях, чей разум играет не последнюю роль в удержании вас в тюрьме, а также о проводниках.

На сегодняшний день моя задача — передать знание. Потому что для алхимика цель игры — не только найти Свет, но и простить тьму. Простить — значит понять: уделить ей внимание, то есть поделиться. Мрак подземелья я освещу тем факелом, что мне доверили. Вот как я себя сегодня вижу: я — посетитель тюрьмы. Дамы и господа, выход здесь!

Вам уже доводилось открывать книгу по алхимии? Если да, признайтесь: если не быть посвященным, то ничего не понятно! Мы встречаемся с зелеными львами, единорогами и драконами. В этих книгах говорится о царской водке, молоке Богородицы и слюне Луны. Нам сообщают, как получить сухую воду или тайный огонь, цветок серы и ртуть жизни. Орел означает испарение, менструм — растворитель, а волк — сурьму. Рассказывается о борьбе, коагуляции, отрубают голову ворону, фиксируют свет и венчают Солнце с Луной. Когобируем, возбуждаем и выщелачиваем. Мы возимся с гнездами саламандр, празднуем химические свадьбы и готовим квинтэссенцию. Это замечательно красиво и очаровательно абсурдно.

Одним словом, это «герметизм». Герметичный, как пластиковый контейнер: настолько плотно закрывающийся, что не пропускает ничего. Буквально «герметизм» означает «под печатью Гермеса», Гермеса Трисмегиста, греческого воплощения египетского бога знания, Тота, который станет Меркурием у римлян. Действительно, именно в Египте найдены свидетельства о первых алхимических текстах. И часто подписи Гермеса, стоящие на греческих писаниях, передававшихся в течение нескольких столетий, начиная с I века до нашей эры (в том числе на знаменитой «Изумрудной скрижали»), означают не столько авторство, сколько тему: алхимию называют «герметической доктриной».

Алхимия, или искусство создания тайны... Искусство, сущность которого содержится в труде «Книги без слов» (Mutus liber): сборнике иллюстрированных гравюр, не только лишенных пояснений, но и расположенных не по порядку! Что касается гримуаров, то с радостью заметим, что названия химических элементов или соединений в них могут быть заменены символами или планетами... или символами этих планет. Под выражением «марсов шафран» или «купорос Венеры» подразумеваются, соответственно, ржавчина и медный купорос. И если говорится, что нужно трижды усомниться, вложить две доли скрупулезности или четыре зерна, желаю вам удачи в преобразовании этих единиц измерения в метрическую систему! Настоящий квест.

Значит ли это, что алхимия — древняя и вычурная тарабарщина, в которой никто никогда ничего не понимал, даже те, кто притворялся, что понимает? Или это все же оккультная наука, предназначенная для посвященных? А если так, зачем делать ее недоступной для большинства людей? Что все же требовалось: сбить с толку или растолковать?

Мне часто задают вопрос о таинственности. Почему алхимия держится в секрете? Владею ли я всеми этими секретами? И, если возможно, мог бы я раскрыть их всем? Я не буду уклоняться от ответов.

У всех корпораций всегда были производственные секреты. Поэтому они создали языковой код, иными словами, арго, жаргон. Эти секреты — сокровище, передаваемое из поколения в поколение; они передаются тому, кто проявляет себя достойным хранения традиции в области практикуемого ремесла или искусства. Алхимия — не исключение, и тому есть несколько

причин.

Без сомнения, можно утверждать, что это искусство чрезвычайно опасно, а детям заряженное оружие не дают. Зачем неофитам операционные формулы? Алхимики изобрели порох, но наверняка ценой нескольких взрывов. А Пьер и Мария Кюри умерли от излучения именно потому, что они работали как алхимики, чтобы сделать философский камень на основе урана. Кроме того, не будем забывать о нацистах — они активно (и к счастью, безрезультатно) пытались создать философский камень животного царства, называемый также «камнем диктаторов» и дающий власть над их собственным царством — людей. Этот же вопрос интересовал мучителя детей Жиля де Ре.

Так что можно предположить, что именно из благоразумия эти знания были не популяризованы, а оставались доступными только тем, кто упорно трудился и потратил много времени на то, чтобы их получить.

Но за мыслью об упорном труде и затраченном на него времени вырисовывается другая причина, более метафизическая. Дело в том, что алхимия — не наука. Она не может переродиться в последовательность формул, пусть даже магических. Потому что результат будет зависеть не только от материалов, инструментов, времени приготовления или созревания, температуры или любых других данных (зашифрованных или поддающихся шифрованию), но и от самого экспериментатора.

Секрет алхимии в том, что результат зависит от вас самих. Дайте тот же металл, то же пламя, тот же тигель и даже инструкции двум экспериментаторам. Один сможет разложить свой металл, другой — нет. У одного получится трансмутировать, у другого — никогда. Это факт, и с ним надо смириться. Чтобы помочь моим слушателям проглотить эту горькую пилюлю, я часто рассказываю историю о двух поварах: дайте им один и тот же рецепт, одинаковые ингредиенты и идентичные кухни с одинаковыми инструментами — вкус приготовленных ими блюд будет различаться. Дело в том, что один из них обладает неким незаметным я-не-знаю-чем, что и делает его блюда исключительными. Именно это я-не-знаю-что отличает алхимика от химика.

Продолжим кулинарную тему, ибо нет ничего ближе к алхимии, чем кулинария. Удивит ли вас, если я скажу, что блюдо приготовлено с любовью? Кажется ли вам логичным, что блюдо, приготовленное с любовью, лучше, чем блюдо, приготовленное с обидой, например? Случалось ли вам испортить пищу, если вы были в ярости? Или сотворить настоящий гастрономический шедевр в тот день, когда вы были счастливы и уверены в себе, даже когда готовили наугад?

Алхимия — это не что иное, как счастливая встреча между этим «наугад», то есть доверием к себе и помощью, которую дает вам свет, знаменитый donum Dei, «дар Божий». Но, к сожалению, ни один из этих двух важнейших ингредиентов не зависит от вашей воли...

Если алхимический язык прибегает к иносказаниям и образам, если символы приводят вас в замешательство, если вы тонете в словах, если вы теряете почву под ногами и смущаетесь, то, возможно, все так и было задумано. Как будто этот язык обращается не к вашему рассудку, а к чему-то совершенно иному в вас. Повторим снова и снова: алхимия — не наука, а искусство. Почему искусство должно обращаться к рассудку-резонеру? Что, если именно он — наиковарнейший подводный камень на пути к свету? Витиеватый язык алхимии не дает строгой инструкции. Если вы не осознаете это и будете играть в детективов в поисках скрытого кода, то боюсь, вы пройдете мимо истины.

Эти образы, это смещение, эта путаница нужны для того, чтобы ввести вас в определенную «атмосферу», — сложно сказать иначе. Именно эту атмосферу я хотел создать в семи фильмах серии «Алхимическое Путешествие», которые мы снимали с Жоржем Комбом.

Их видели сотни тысяч людей. Многие зрители писали мне: «Я ничего не понял, но все же что-то во мне откликнулось». Это именно тот эффект, которого я добивался. Доводилось ли вам

пробуждаться ото сна, который вы не можете описать ни словами, ни образами, зато испытываете рассеянное и, тем не менее, глубокое впечатление от того, что вы пережили что-то сильное, даже «восприняли» нечто, не зная толком, что именно?

Мы вернемся к подобным снам в другой главе. Но я бы хотел, чтобы вы поняли, что знание — это не понимание. Знать в смысле «увидеть» означает рассматривать факты с расстояния и просто констатировать их. Алхимику не нужно такое знание (savoir), что так хорошо рифмуется с «владением» (pouvoir). Понимать (connaître), напротив, — это «рождаться вместе» (con-naître), рождаться с чем-то. Понять (comprendre) — значит принять в себя (com-prendre). Именно к такому типу понимания я вас подталкиваю. Конечно, не путем познания, но через более тесное взаимодействие. Посвятите себя этому пути посвящения и доверьтесь здравому смыслу (bon sens). По определению, он поведет вас в правильном (bonne) направлении...

Чтобы вернуться к вопросу о тайне, давайте еще раз поговорим о языке птиц, который в своей простоте часто становится музыкой правды: секрет (secret) — это то, что создается (se crée). Иными словами, секретный камень (pierre secrète) — это то, что выделяется как секреция (sécrète), и трансмутация происходит не только в тигле, но и внутри самого алхимика. Каждый должен проложить свой собственный путь, и это одинокий путь. Мастер, конечно, нужен, чтобы направить, но он не раскроет секрет.

Я часто говорю своим ученикам на определенной стадии, что им достаточно понять одно единственное слово, причем абсолютно обыкновенное, одно из тех, что мы постоянно используем в повседневной речи. Но его надо понимать во всем множестве его значений. Потому что в нем заключено абсолютно все. Но каждый должен найти свое слово самостоятельно и только для себя. Причем это должно стать не результатом поиска как такового, а настоящим откровением. Если бы вы знали, насколько мне было бы легче просто показывать подобные вещи! Это совсем не трудно, но совершенно бесполезно. Поскольку, в конечном счете, не само слово наделено силами, а откровение, которое дается через него.

С другой стороны, вы даже не можете представить, сколько людей вообще не слышат, что им говорят. Потому что мы слышим только то, что хотим услышать, поверьте мне. Алхимические тексты работают точно так же: в них есть все. С тех пор все было сказано и пересказано. И не только в секретных рукописях, но и на фронтоне Нотр-Дам-де-Пари, и в самых популярных сказках, в самых распространенных и переиздаваемых книгах! Все сказано, а остальное нужно найти в себе.

Самое большое усилие — это отправиться на поиски с доверием и смирением, не зная, что вы ищете. Запомните эти слова: если ничего не ждать, то можно найти все. Если мы чего-то ждем, мы можем найти только то, что ожидаем. Настоящий секрет алхимии — в том, что секрета нет.

Алхимия — это путь к свободе. Вы убедитесь в этом прямо сейчас. Потому что перед вами два варианта. Вы можете прочитать об основах алхимии, изложенных в этой главе, чтобы ознакомиться с принципами работы, которые будут встречаться вам на протяжении всей книги. Информация изложена очень концентрированно, так что вам понадобится вчитываться. Но вы также можете пропустить эту главу и сразу перейти к дальнейшему изложению. Вы вернетесь к этим основам позже в ходе чтения или в конце, при необходимости. Да, читатель, у вас есть такое право. И не забывайте, что в каждый момент вашей жизни у вас есть выбор.

Я даю алхимии говорить моим голосом. Но ваш путь к себе можете проложить только вы сами. Таков принцип пути посвящения. И он начинается сейчас.

Что такое алхимия?

• Алхимия — это искусство, практикуемое тысячелетиями во многих цивилизациях. Оно состоит в том, чтобы раскрыть тайны Природы, познать мир за пределами земных явлений и найти душу за материей.
• Это — концепция Вселенной, в соответствии с которой та рассматривается как изначальное единое, которое впоследствии расщепилось; алхимия ищет краеугольный камень (brique initiale), чтобы восстановить это единство.
• Согласно алхимии, у Вселенной есть только одна цель: рассеять и устранить волнение, свести на нет движение. Это верно и в человеческом масштабе: человеческая душа не ищет ничего иного, кроме как рассеять свое волнение в форме эмоций.
• Цель алхимика — заставить материю исчезнуть, чтобы найти истинный свет. На иврите «свет» пишется aor или aour, что указывает нам на источник происхождения слов
• «золото» (or) и «любовь» (amour), которые в конечном итоге означают одно и то же. Этот свет (или эта вселенская любовь) — настоящее золото, которое ищет любой алхимик сверх металла, даже самого драгоценного (précieux) (на языке птиц: près des cieux «поднебесное»).
• Язык птиц не имеет отношения к орнитологии: подобное название связано с тем, что он изобилует смысловыми тонкостями и поэтому изменчивый, подвижный, летучий. Это язык-код алхимиков, они же, не забудьте, художники, и язык птиц представляет собой не что иное как искусство слышать в словах их музыку, вдохновленную реальной или воображаемой этимологией, как если бы звуки доносили до сознания иную параллельную и сокровенную, понимаемую на некоем глубинном уровне истину. Его также называют фонетической «каббалой» (kabbale phonétique). Это арго основано на каламбурах, то есть на словесных играх, включая созвучия — омофонию (соль, sel/печать, scelle/ седла, selles; мой друг Петр/камень-вода, pierre-eaux; странный, étrange/ «быть в „я“», être-en-je; хорошо, bien/двойной

Чем занимается алхимик?

• Он работает как с материей, так и с собой. Под словом «лаборатория» мы подразумеваем эти две взаимодополняющие части работы: «labor» в смысле работы с материей и ораторий, «oratoire», в смысле духовного искания. Когда говорят, что алхимик — «оперативный», «opératif», подразумевается, что он взаимодействует с ощутимой реальностью. Но эта работа не может обойтись без молитвы.
• В лаборатории алхимик стремится добыть свой философский камень, иначе говоря, Грааль. Это поиск, который потребует многих лет, если не всей жизни. Он называется Великим Деланием.
• Философский камень наделяет того, кто его создает, возможностями, которыми тот ранее не обладал, в частности, умением пронзать семь покровов, мешающих нам видеть
• свет.
• Среди этих способностей — умение трансмутировать, то есть менять состояния. Наиболее известная из трансмутаций состоит в том, чтобы сделать золото из такого «неблагородного» металла, как свинец. Эта операция не самоцель, а лишь подтверждение того, что алхимик способен осуществлять трансмутации.

Как приняться за создание
Философского Камня?

• Камень можно изготовить в трех царствах: растительном, животном и минеральном. Камень, созданный в каждом из царств, дает власть над ним. Собственно философский камень может быть произведен только в минеральном царстве, то есть из металлов. Это
• красный кристалл.
• Растительный камень. У того, кто его добыл, «легкая рука», и появляется умение общаться с растениями, понимание, что им нужно и какие из них хороши для нас. Он соответствует только одной седьмой философского камня, то есть он позволяет пронзить только одну из семи завес.
• Ни один приличный алхимик не стремится к созданию животного камня, который делается из крови. Это тот самый камень диктаторов, о котором уже говорилось.
• Тот, кто преуспевает в создании философского камня, становится адептом. Он получает признание среди равных. Независимо от эпохи, в мире появляется всего десять адептов за столетие.
• Чтобы достичь этой цели, алхимик выбирает один из трех путей, которые могут пересекаться и сочетаться: сухой путь, влажный путь или царский путь.
• Сухой путь очищает материю огнем. Движение устраняется путем плавления в тигле при очень высоких температурах.
• Влажный путь очищает материю, растворяя и разлагая ее. Он расщепляет ее при помощи жидких веществ (металл следует разъедать кислотами).
• На царском пути материей становится тело. Алхимик создает камень внутри себя с помощью физических упражнений, которые превращают его собственное тело в средоточие света. Этот путь также называют «серединным».
• Какой бы путь ни был выбран, алхимия не сводится к методу — ни к техническому, ни к мистическому. Это серия экспериментов, в ходе которых алхимик имеет возможность прочувствовать трансмутацию материи как процесс, согласованный с его собственной внутренней трансмутацией, так как примеси, загрязняющие металл, растение или его тело,

являются отражениями пороковего души. Такой путь нельзя пройти успешно без вмешательства чего-то, что ускользает от его воли и, как говорят некоторые, восходит к божественному.

Какие принципы нужно знать перед тем,
как приступить к конкретной работе?

• Алхимия считает, что любая материя имеет тройственную структуру: дух, душу и тело. Эти три начала обозначаются терминами «ртуть» (mercure), «сера» (soufre) и «соль»
• (соль).
• Ртуть (mercure) в составе чего-либо — это дух, самая летучая и изменчивая часть. Такова природа информации. Например, ртуть растения, получаемая путем дистилляции, — извлеченный из него алкоголь. Кстати, его еще называют «спиртным», spiritueux (spiritual, духовный. — Прим. ред.). Ртуть человека — его мышление. Кроме того, ртутью иногда обозначают женский половой орган, матку. Ртуть воплощают собой голубой или белый цвета, Луна и женщина.
• Следующим началом, серой (soufre) чего-либо является его душа, то, что оживляет и приводит в движение. Сера растения — его эфирное масло. Сера человека — его эмоции
• (emotion) (от латинского motio, «движение»). Слова «сера» (soufre) и «страдать» (souffre) очень близки в написании и на слух, а также созвучны слову «дыхание» (souffle), благодаря которому человек освобождается от своих эмоций. Душа — вместилище волнений, и человек вынужден постоянно избавляться от своей серы. С другой стороны, сера означает нисходящее в матку мужское оплодотворяющее жизненное начало, небесный огонь. Серу олицетворяют красный цвет, солнце и мужчина.
• И, наконец, последнее начало, соль (sel) — это тело, конечная материя. Соль растения — его зола. Когда мы обугливаем любое тело, в конце концов остается только грубая сырая необработанная материя. Так происходит потому, что при этом мы удаляем из материи информацию, ту, что не может быть разрушена, краеугольный камень. Соль человека — его физическое тело. Она запечатывает (le sel scelle, омофония снова нам помогает): фиксируя изменчивое и подвижное, она улавливает тонкие материи. Если продолжить аллегорию зачатия, соль — это ребенок от союза женского и мужского начал. Ее цвет — белый; символ — круг, перечеркнутый посередине.

Эта терминология призвана запутать неофита, читающего алхимический текст, поскольку он должен научиться различать, когда говорят о ртути, о сере или о соли как о конкретных веществах или как о началах. Во втором случае мы скажем, например, «ртуть растения» или «сера сурьмы», даже «сера ртути» или «сера серы»!

Помимо трех начал (ртути, серы и соли), алхимия приписывает материи четыре состояния, которыми являются четыре элемента: вода, воздух, земля и огонь. Они соответствуют жидкому, газообразному, твердому и плазменному ее состояниям. Пятый элемент, то есть пятое состояние материи, к которому стремится алхимик, это квинтэссенция (quintessence), которая в некотором роде является общей для всех вещей. Этот элемент можно постичь, только если преодолеть ограниченность пяти человеческих чувств. Алхимиков, кстати, называли «дотошными исследователями» (abstracteur de quintessence).

Какие этапы надо пройти для создания камня?

Великое Делание проходит в три этапа, которые традиционно называют работой в черном, работой в белом и работой в красном. Каждой из работ соответствуют свои символы.

Работа в черном, или nigredo, состоит в том, чтобы разложить материю, «раскрыть» ее, чтобы она проявила свои три начала. Говорят также о гниении, порче (corruption, в первом смысле «разорванное тело», corps rompu). Материя при этом чернеет, теряет форму, выпаривается, рассеивается и отчасти улетучивается, поэтому эту фазу связывают с образом ворона. Для алхимика это сложный и неприятный этап: разлагаемая материя источает зловоние, а он сам проходит через сложные состояния души: ведь он буквально перемалывает все самое черное в себе. Это состояние сродни смерти. Кстати, чтобы пронзить материю, ее надо окислить. На языке птиц это слово, oxyder, сближается с глаголом occire, то есть «убивать». На этапе nigredo, который обычно продолжается несколько лет, мы отделяем утонченное, тонкое от плотного, грубого. Мы очищаем металл от шлаков, а себя — от нечистот ценой собственной смерти.

Работа в белом, или albedo, состоит в том, чтобы очистить эти три начала с целью их иначе скомпоновать. При этом надо позаботиться о том, чтобы доли серы и ртути (мужского и женского) сравнялись. Это так называемый «химическийбрак» (les noces chymiques³): союз мужчины и женщины, или Солнца и Луны, который можно увидеть на многих визуальных изображениях. Первый результат такого смешения называется тинктурой, или «краской» (teinture). На этом этапе важную роль играет соль, потому что она фиксирует летучее. Фаза albedo ассоциируется с единорогом (la licorne), символизирующим чистоту благодаря своей белизне, и гермафродитным союзом (сопряженных рогом, liée par la corne), — союзом Гермеса и Афродиты.

Работа в красном, или rubedo, — завершающий этап Делания, на котором в тинктуру проникает свет, что придает ей красный цвет, цвет философского камня. Этот красный продукт — квинтэссенция, буквально «пятая сущность» (quintessence), та еще не разделенная сущность, из которой происходят остальные элементы. Это дитя вышеописанного союза, результат мирного сожительства противоположностей, синтеза, осуществленного Вселенной, союза верха и низа. Гермафродит становится андрогином. Символ этой стадии — Феникс, возродившийся из пепла. Для алхимика эта заключительная высшая и редко достижимая фаза соответствует просветлению.

Мои первые шаги в алхимии были робкими. Но путь металлов навязал мне свою волю. В горе лома я беспрерывно отбирал самые утонченные вещи, отбрасывая все грубое. Любивший все красивое, я схватил как-то продолговатую и гладкую штуку, которую мне удалось откуда-то выкрутить. Блестящий черный порошок посыпался из нее прямо на моих удивленных глазах. И тут пришел мой отец и вырвал мину из моих рук. Мне, должно быть, было тогда три или четыре года.

Я провел свое детство в пещере Али-Бабы. Мой отец был торговцем металлами. Он покупал их тоннами, складывал их, сортировал и расплавлял для дальнейшей продажи. Мне повезло: у меня было больше свинцовых солдатиков, чем у всех маленьких мальчиков в Париже вместе взятых. Я складывал их огромными кучами. Не только солдатиков, но и кучи деталей, штуковин и вещей, название которых было давно забыто. Идеальная первичная материя, если хочется трансмутировать причудливую и разнородную смесь в золото при помощи силы воображения. Находясь в одиночестве на вершине горы этих чудес, я творил необычные механизмы, секретные машины, лазерные пушки и даже полную приборную панель Наутилуса со всеми кнопками и циферблатами.

Я был властителем мира.

Тогда я уже любил рассказывать всякие истории. Мои машины не работали, но слово обладает творческой силой: для того, чтобы добиться веры, достаточно рассказа. Чтобы преодолеть свою стеснительность, я приглашал соседских детей участвовать в моих историях, и они верили в них так же, каки я. Я охотно брал на себя роль лидера, когда дело касалось полета наших фантазий. Даже сегодня, когда я кладу руку на менгир и его история каким-то таинственным образом открывается мне, я чувствую связь с той силой из детства, времени, когда все возможно, где нет границ между видимым и невидимым мирами.

Это также возраст, когда возникает много вопросов. В этом плане я, возможно, никогда из него не выходил. Кто делает ветер? Как возникает водоворот? Куда мы уходим, когда умираем? Почему облака проходят перед луной, а не позади нее?

Важнейшие вопросы, которые делают мир захватывающим.

Именно эти вопросы я задавал отцу. И он на них отвечал. В тот день, когда я нашел мину, он мне все объяснил: да, порох очень красивый, но если привести в действие ударник, этот безобидный порошок взорвется, и все вокруг взлетит на воздух. Мы чуть не получили у себя дома большой фейерверк. В моих глазах отец был, вероятно, ученым и магом одновременно.

Моя память хранит воспоминания о нем. Это довольно интимные вещи. Однако я все равно расскажу вам о них, потому что воспоминаний мало, ведь я потерял отца, когда мне было пять. Вот мы в нашем загородном доме в Винье-сюр-Сен. Это старый семейный дом. Как мне рассказывали, в 1920-х годах для его постройки выкорчевали лесной участок. Я вижу его на

фотографиях, я вижу моих молодых бабушку и дедушку, устраивающих там вечеринки с живой

музыкой. Я с трудом могу поверить в то, что они могли быть молодыми и сумасшедшими. Ведь я видел их пожилыми и респектабельными людьми. Но этот дом несет в себе все это, эти прежние праздники, эту дикую природу, начинающуюся совсем рядом, на лесной опушке.

Вот замечательное воспоминание: мой отец и я сидим в туалете, находящемся в глубине нашего сада, как это было принято в сельской местности в конце 1950-х годов. Он восседает на своем «троне», я — на моем горшке. Именно это я имел в виду, когда говорил о личных вещах... В верхней части двери маленького деревянного домика есть отверстие, через которое видны звезды. Я и сейчас вижу будто наяву: вот он и я, занятые таким приземленным, материальным делом, смотрящие при этом на звезды и говорящие о существовании Луны, о бесконечно большом и бесконечно малом.

Отец умер от сердечного приступа. Мне ничего не сказали. Вернее, сказали, но не сразу. Вернувшись из отпуска, мама дала мне понять, что папа не вернется. Она очень заботилась обо мне, я даже могу сказать, что она пожертвовала собой ради меня: позже я нашел письма, свидетельствующие о том, что она могла бы снова выйти замуж, но решила посвятить себя мне, своему единственному сыну. Моя мама хорошо заботилась обо мне, но я остался наедине со своими вопросами, ведь больше не было отца, чтобы на них ответить.

Я вырос среди металла и дерева, в Париже, в квартале Бастилии. Мой дядя продолжил дело моего отца. Именно с ним я в первый раз присутствовал при плавках металла, которые меня совершенно заворожили. Моя мама начала торговать деревянной мебелью. У нее также был магазинчик на блошином рынке в Сент-Уане. Так к драгоценным кучам металлолома и запаху древесины присоединилась компания старых произведений искусства, которые тоже всегда трогали меня. В двенадцать я купил свою первую маленькую картину, которая до сих пор висит в моем оратории. На ней в диких красках извергался вулкан: выжженная земля, струящийся огонь, разлитая в воздухе тревога... Я купил ее у соседа моей матери, торговца произведениями искусства. Он был первым, кто рассказал мне об алхимии. Два года спустя я выбрал эту тему, чтобы сделать доклад перед классом.

В то время я читал Золя, «Трех мушкетеров» и особенно любил Жюля Верна, чьи дальновидные изобретения до сих пор очаровывают меня и убеждают в реальности путешествий во времени в теле сна. Иначе как объяснить то, что он смог изобрести вертолет, электрический стул и даже «телефон» (предшественник видеоконференцсвязи, позволяющий с помощью «консоли» обмениваться звуком и изображением на расстоянии благодаря системе «чувствительных зеркал, соединенных кабелями»)?

Тогда же я имел возможность разжиться литературой у букинистов на блошином рынке и буквально пожирал старые газеты, такие как «Le Petit Journal». Я не читаю их как книги по истории, от которых, как правило, испытываю скуку. Газеты 1900-х годов — история, данная в ее собственном настоящем. И она для меня складывается из историй, которые я рассказываю себе сам. Учебники всегда отдают чем-то доктринерским и пыльным. Мне же нравится погружаться в прошлое, как будто оно все еще здесь, под рукой, и просвечивает сквозь складки покрова нашей реальности. И я предпочитаю, чтобы мне показали только некоторые штрихи, остальную часть картины я сам дорисую.

Из любви к историям — в настоящем времени и во множественном числе — я впоследствии буду организовывать путешествия в священные места, изобилующие легендами и занимательными историями, до сих пор практически осязаемыми для тех, кто умеет их слушать.

Этой любовью к легендам, необычайным вещам и природной магии я обязан отдыху в деревне. Каждое лето моя мама доверяла меня друзьям, точнее говоря, она отдавала меня на семейную ферму одного из ее продавцов мебели, находящуюся недалеко от Суйяка (Souillac), в департаменте Лот. С семи до двадцати лет я проводил месяц в изгнании в «заднице мира».

Простите мне это выражение маленького парижанина, которого отправили в никуда, к крестьянам, которые воняют козьим сыром, едят сомнительные вещи, у которых нет телевидения и которые верят в то, что Солнце в буквальном смысле восходит утром, чтобы нас осветить. Стоит ли говорить, что я набрасывался на отправляемые мамой спасительные посылки с книгами и конфетами, как военнопленный на печенье от своей крестной!

Я проводил там дни с моим дедушкой, которого у меня не было в Париже. Он рассказывал мне о Второй мировой войне во всех ее проявлениях, так что я знаю ее так, как будто сам прошел через нее. Но что было более интересно, дед знакомил меня с природой. Он брал меня с собой повсюду: в поля, в лес, в заброшенные деревни, на прогулку с овцами и собакой, к соседям или к местному костоправу. Везде. И он говорил. Его общекультурные знания были близки к нулю. Но прежде чем сесть на землю, он протягивал руку и говорил, что здесь мы можем сесть. Почему? (Опять я со своими вопросами!) Почему здесь, а не там? Потому что здесь хорошо, а там плохо. В некоторых местах он говорил: «Нет, сюда мы не пойдем». Почему? Потому что стоит крест, я чувствую, что здесь что-то есть, кто-то здесь навел порчу. Или еще бывало, что в конце дня он внезапно говорил: «Все, нужно возвращаться домой, быстро!» Почему? Потому что некоторое время спустя в этом месте появляются существа, а мы не должны встретиться с ними. Почему? Время пришло, вот и все, иди.

Деревня, а тем более в 1960-е годы, была краем суеверий. Наложение заклинаний здесь было такой же обыденностью, как сбор вишен. Например, я завидую своему соседу, поэтому собираюсь убить его коров. Кое-кто не захотел жениться на мне, и я наведу на него порчу, поразив мужским бессилием. Не говоря уже о маленьких ежедневных ритуалах, всевозможных жестах или словах, которые должны защищать или приносить счастье.

Потом я понял, что все эти знания были драгоценными. В то время же мне было только скучно. Но скука имеет свои достоинства, как мы порой обнаруживаем позже. Тогда я находился в тисках другой логики. И если я знаю сегодня, как провести различие между боязливым суеверием и тем, что открывается подлинной магии, то это потому, что мне, ребенку, дано было испробовать отношение к миру, не отрицающее сверхъестественное.

Конечно же, я смеялся над дедушкой, когда он с пеной у рта настаивал на том, что именно Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. А этот его главный аргумент: но я вижу это, оно восходит там! Вы, парижане, вы принимаете нас за дураков! (Стоит ли говорить, что, несмотря на десятое лето, проводимое мною в деревне, я по-прежнему оставался «парижанином»). Но я совсем не смеялся тогда, когда он обращался к непонятному для меня шестому чувству, которое подсказывало ему, где сесть или какой дорогой пойти.

Спустя годы, уже получив научный диплом, окруженный не менее квалифицированными учеными, я работал в лабораториях. Мы проводили научные эксперименты, которые по определению могли осуществляться кем угодно. И все же была тенденция всегда давать одно и то же задание одному и тому же человеку. Можно задаться вопросом: почему именно он? Ответ: потому что у него «это работает». Такой же момент присутствовал, когда я работал в металлургии: мы должны были следовать серьезному и научно обоснованному процессу. Но в какой-то момент перед расплавленным красным металлом всегда появляется Старый Мастер и говорит: «Вот сейчас остановись, все хорошо!» И все ему подчиняются. Потому что он точно знает. И это работает. То же самое происходит на кухне, где шеф-повар прекрасно знает, что соус приготовлен идеально, даже не ничего пробуя.

У сурового дедушки из «задницы мира» был низкий лоб и знания, которые я научился уважать. Знания, представляющие собой смесь традиции и интуиции.

Однажды, многим позже, я проводил лекцию по каббале в маленьком провинциальном городке. Я рассказывал о ритуалах защиты, основанных на древнееврейском алфавите, в частности, на его второй букве, Bet, которая представляет собой схематическое изображение дома с фундаментом, крышей, стеной с одной стороны и входом — с другой. Я объяснил, что согласно

древней традиции существовал способ магической защиты, который состоял в том, чтобы воспроизвести эту изображающую дом букву жестами: вы хлопаете ладонью по своим пяткам, проводите рукой над головой, хлопаете снова и вытягиваетесь прямо. Короче говоря, вы будто помещаете себя внутрь буквы. Я показываю этот жест публике, и там, в задней части аудитории, встает парень — краснолицый крестьянин, еще больше покрасневший от того, что очень на меня разозлился. Он начинает кричать: «Какой кошмар, вы только что раскрыли секрет моей бабушки!» В его семье этот жест был ревностно охраняемым сокровищем и передавался под грифом секретности исключительно в семейном кругу. Он не хотел слышать ничего о том, что это иврит или что жест имитирует букву. Тем не менее, это был тот же самый жест.

Все это показывает, что традиция заключает в себе не только мешанину суеверий, окрашенных невежеством. Она доносит до нас тайные умения и знания, не утратившие свою действенность от того, что их истоки были забыты. И если я довольно поздно обратился к текстам, то есть к культурным, историческим или научным объяснениям странных явлений, то так случилось потому, что мне сначала позволили познакомиться с ними эмпирически, во время моего пребывания в деревне. Я благодарен этим людям за то, что они дали мне ощущение «атмосферы» в большей степени, чем какие-либо знания.

«Атмосфера» для меня является одной из форм передачи сообщения, и я применяю ее, когда наступает моя очередь передать нечто другим.

Но есть и кое-что еще, что я узнал в деревне, и что не почерпнешь из книг — отношение к природе. Когда мы с дедушкой выходили гулять или выводили стадо на пастбище, мы никогда не возвращались с пустыми руками. Приносили грибы, каштаны, огурцы или ягоды. Именно дед показал мне всю щедрость природы. Все, что может вас накормить, находится рядом, на расстоянии протянутой руки. Он научил меня смотреть и слушать. И сейчас, когда я сопровождаю группы в путешествиях, я делаю для своих спутников то же, что он тогда для меня: учу их смотреть и слушать, потому что все рядом. И все это не только кормит наше тело.

Кроме того, мы были в Лоте, и это была такая удача! Лот — настоящая колыбель человечества: пейзажи, такие, какими их видел пещерный человек, наскальные рисунки в пещерах. Вы кладете руку на процарапанные линии, на место, где лежала ладонь человека двадцать семь тысяч лет назад, и от этого голова идет кругом! В лесах долины вдоль реки Альзу до сих пор находят гигантские ямы, которые когда-то использовались угольщиками для выработки древесного угля, чтобы плавить металл из шахт. Ведь там были шахты, в которых добывали серебро и сурьму, понимаете? В то время я не знал, что стану алхимиком, но вехи были расставлены, я уже получил нужный настрой.

Чем больше времени проходило, тем больше вопросов я задавал себе, и тем меньше ответов у меня было. Именно эта жажда учиться и понимать привела меня к тиглю. Я никогда не хотел заниматься алхимией. Я никогда не хотел читать лекции, я никогда не хотел писать книги, я никогда не хотел снимать фильмы. У меня никогда не было подобных планов в том смысле, что я говорил себе: «Я сделаю это». Нет, единственное, что я для себя решил: «Я хочу познать Вселенную». Это был мой жизненный проект. Я хочу поднимать камни, чтобы увидеть то, что находится под ними. Вот и все.