«Из воспоминаний ессеев. Другой лик Иисуса»
СкачатьЧитать онлайн
Фотогалерея
О товаре
Отзывы
Доставка и оплата
С того момента, как были обнаружены свитки Мёртвого Моря, каждый задаёт себе вопрос: кем же был Иисус? И кем были эти ессеи, к которым он кажется нам сегодня так близок? Эта книга пытается ответить на подобные вопросы через пережитое свидетельство. По сути, Даниэль Мёруа и Анн Живодан предлагают нам здесь волнующий продукт своих экспериментов в Хрониках Акаши по истечении двух лет астральных путешествий. Приглашая нас полистать вместе с ними страницы Памяти Вселенной, авторы проливают новый свет на удивительные события, которые тщательно скрывались в течение двух тысячелетий.
Быстро став бестселлером во многих странах, в которых она была переведена, книга «Из воспоминаний ессеев. Другой лик Иисуса» удивляет и очаровывает. Хотя она и противоречит общепринятым взглядам, её достоинством является то, что, ничего не навязывая, она глубоко трогает читателя и наводит его на размышления о важности вклада ессеев в подготовку Миссии Христа и её понимание в схеме Эволюции.
Автор, материал книги - отлично. Давно хотела купить эту книгу.
Пришла в картонной упаковке,качественная белая бумага, очень увлекательная.
Очень хорошее качество печати, книга сразу притягивает к себе, приятная бумага, красивая обложка. Пока не прочла, о содержании не пишу.
Книга является вдохновляющим описанием мистической природы событий, связанных с жизнью Иисуса, ессеев и иудейских общин, римлян и Христа.
Она позволяет осознать сверхъестественные явления, которые религии интерпретировали и приспосабливали к тому, во что они хотят, чтобы мы верили. Будьте готовы увидеть другой взгляд на Вифлеемскую звезду, момент, когда Иисус стал Христом, и волнение, окружающее распятие и его последствия.
Книга написана с помощью путешествий по Хроникам Акаши. Поэтому повествование ведётся от первого лица каждого из героев — двух ессеев, которые подружились с Иисусом в раннем возрасте, а затем последовали за Учителем до момента его физической смерти.
Книга не только об Иисусе, но и о людях (и их жизнях), на которых повлияло его учение о любви и доброте. Это отличная книга, но будьте готовы к тому, что она вас удивит и нарушит ваши условности.
Однако духовные озарения, которые она дарит, бесценны. Было увлекательно узнать об образе жизни ессеев, узнать, как они готовили и поддерживали миссию Иисуса, что идея реинкарнации всегда была частью их (и Иисуса) учений, что они знали о падении Атлантиды, их связь со школами мистерий в Египте, Греции, Индии и Тибете, а также связь с инопланетянами.
Книга открывает сердце всем, кто всегда знал, что в Библии есть нечто большее. Рекомендую от всей души!< /p class="x8">
«Из воспоминаний ессеев. Другой лик Иисуса» — волнующий эзотерический роман-путешествие, в котором авторы передают воспоминания из Хроник Акаши. После размышлений о свитках Мертвого Моря, я получил ответы на вопросы в данной книге.
Книга затягивает с первых страниц. Ее авторы, Анна Живодан и Даниэль Меруа, открывают Иисуса с совершенно новой стороны, согласно памяти мироздания. И вплетают в дискуссию судьбу есеев. Есеи в книге представляются неотъемлемой частью пути Христа. Воспоминания благодаря авторам кажутся животрепещущими и глубинными, взывающими к каждому.
Книга великолепна, перевод потрясающий, авторы превзошли себя! Приятного чтения.
Доставка
Доставка по России
Мы всегда стремимся обеспечить максимум комфорта для наших Покупателей. Поэтому, заказывая книги в нашем интернет-магазине, Вы вправе рассчитывать на бережную упаковку и сохранность купленных книг. Оперативную и удобную доставку обеспечит наш наш партнер — служба доставки СДЭК. После выбора региона и способа доставки (доступного в данном регионе) будет автоматически произведён расчет стоимости и срока доставки. Отправка грузов производится каждые 2 рабочих дня без учета выходных.
Доставка курьером по Москве
Мы доставим вашу покупку по указанному адресу по Москве в пределах МКАД
в будни с 10 до 19 часов. Стоимость доставки — 500 рублей по предоплате через сайт.
Самовывоз
Вы можете забрать оплаченный заказ самостоятельно по адресу: 119019,
г. Москва, ул. Воздвиженка, д. 7/6, строение 1. Наш сотрудник предварительно свяжется с Вами для согласования времени доставки заказа со склада и адреса для самовывоза. Срок хранения заказа составляет 5 рабочих дней. После истечения срока заказ аннулируется и возвращается на склад.
Способы оплаты
Предоплата банковской картой
Мы принимаем к оплате карты VISA, MasterCard и Мир VISA Electron/Plus, Cirrus/Maestro при наличии кода CVC2 и CVV2 (в верхнем правом углу полосы для подписи). Заказ передается на сборку и доставку после получения подтверждения об оплате. Данный способ оплаты можно использовать только при оформлении заказа на частное лицо. Для юридических лиц и индивидуальных предпринимателей данный способ оплаты недоступен.
Для осуществления платежа Вы будете перенаправлены на платёжный шлюз ПАО БАНК ВТБ. Соединение с платёжным шлюзом и передача информации осуществляется в защищенном режиме с использованием протокола шифрования SSL. Конфиденциальность сообщаемой персональной информации обеспечивается ПАО БАНК ВТБ. Введённая информация не будет предоставлена третьим лицам за исключением случаев, предусмотренных законодательством РФ. Проведение платежей по банковским картам осуществляется в строгом соответствии с требованиями платежных систем МИР, Visa Int. и MasterCard Europe Sprl.

Оплата банковской картой при получении заказа
Этот вид оплаты возможен при доставке товара службой доставки СДЭК, уточняйте доступность данного способа оплаты в выбранном пункте самовывоза.
Наличная оплата
Этот вид оплаты возможен при доставке товара службой доставки СДЭК, курьером или при получении в пункте самовывоза.
Предложение с заботой о Вас❤️
Похожие товары
Вам могут понравиться
Предисловие
Ессеи... Имя, которое сегодня часто попадается на глаза тем, кто размышляет на эту тему. С открытия свитков Мёртвого моря оно осуществило кругосветное путешествие, порождая тем не менее больше вопросов, нежели ответов.
Кем были ессеи? Несмотря на недавние работы археологов и исследователей, официальная История всё ещё очень скупа сведениями.
Говорят о таинственной секте, с которой некоторые люди иногда ассоциируют имя Иисуса... Кто же они на самом деле? С помощью этой книги мы намереваемся дать ответ на поставленный вопрос, или хотя бы начать его давать, так как эта область исследований огромна!
То, что мы представляем в последующих главах, является не изысканиями историка, а рассказом, живым свидетельством. На самом деле, ни один документ, каков бы он ни был, не использовался для написания книги.
Разум отказывается, конечно, признать, что можно полистать страницы прошлого, не прибегая к традиционным методам исследования.
Но всё же... Разумно ли ограничивать горизонты, которые сегодня открываются человеку? Не отступают ли постоянно границы «невозможного»?
Нет, не революционная техника позволила нам успешно осуществить эту работу, а метод, источник которого теряется во тьме веков.
Эта книга была разработана благодаря технике, унаследованной от древних египтян и мистиков с Гималаев; она является плодом долгого чтения Хроник Акаши.
Что представляют собой Хроники Акаши? Мы могли бы сказать, что они являются Памятью Вселенной, но это определение было бы довольно расплывчатым.
Сосредоточимся же на слове Акаша, имеющем санскритское происхождение. Этот термин означает одну из составных стихий Природы, наравне с землей, водой, огонём и воздухом. Древние Традиции учат, что речь идёт о невероятно тонкой субстанции, о форме энергии, в которую погружена Вселенная и которая имеет способность хранить визуальную и слуховую память обо всём, что живёт в ней. Акаша, таким образом, — это как бы «чувствительная пластина» Вселенной, или ещё, используя современный термин, гигантская «видеомагнитофонная плёнка», созданная самой Природой и способная раскрыть нам, при определённых условиях, память прошлого.
Нужно добавить, что обращение к этим Хроникам происходило за пределами нашего физического мира, во время серии астральных путешествий или путешествий вне тела.
Этот тип чтения не имеет ничего общего с тем, что можно назвать «феноменом спонтанного видения». Он требует долгого обучения точной методике, которую поддерживает личная работа
духовного порядка. На самом деле, и мы хотели бы особенно это выделить, одна техника далеко не достаточна. Она не что иное, как толчок к долгой подготовке, чистке различных тел, а её не сможет заменить ни одна инструкция, так как она основана на любви.
Чтение Хроник Акаши предполагает вместе с тем разрешение со стороны духовных существ, которые их охраняют. Последние убеждаются в чистоте намерения «путешественников» и их способности к восприятию. Следует также добавить, что такие исследования никогда не должны проводиться в личных целях.
Рассказ, который последует далее, уведёт нас на две тысячи лет назад в прошлое, в Палестину, в самый центр ессейского общества. Не так уж и легко вновь переживать своё собственное прошлое, кроме того, нам не всегда было приятно говорить о себе. Наши личности, те, которые в тот период носили имена Симон и Мириам, имеют, впрочем, только относительную важность в этом свидетельствовании.
С помощью рассказа о пережитом нами в сердце ессейского Братства и его учений часто будет идти речь о личности и мыслях Иисуса, а также о подробностях, имеющих отношение к его жизни и окружению.
Мы знаем, что некоторые из этих аспектов могут поразить и даже шокировать, и осознаём ответственность, которую налагает их распространение. Однако пришло время немного приподнять занавес.
Мы не претендуем на то, чтобы донести что-то абсолютно новое, мы всего лишь хотим установить дополнительный камень в сооружение. Мы также не претендуем и на то, чтобы показать все неведомые до сих пор факты в данной области, так как момент их разоблачения ещё не наступил.
Нам также кажется важным отметить следующее: ничего не было приукрашено или изменено с какой бы то ни было целью. Читатель, возможно, будет удивлён, обнаружив огромное количество деталей, подробно описывающих не только высказывания, но и пейзажи, портреты... Астральная память наделена большой точностью, глаза души воспринимают сильнее, чем глаза тела.
Таким образом, ничего из того, что было написано, не является приблизительным. Наши усилия были всегда направлены на наибольшую точность по отношению к пережитому, на максимально близкий текст, когда шла речь о передаче чьих-либо высказываний.
Наконец, мы делаем здесь попытку уточнить, каким образом происходит чтение Хроник Акаши. Сцены переживаются с абсолютной точностью, слова воспринимаются на языке того времени, но понимаются мгновенно, как будто мы владеем им сегодня. Что касается нас, то состояние пережитого было таким, что оно заставило нас восстановить эмоции и восприятия, чуждые нашей нынешней личности.
Некоторые, возможно, увидят в этой книге роман, другие попытаются квалифицировать его как мистический бред. Неважно! Мы писали его сердцем, и эпизоды пропитывались им изо дня в день в течение приблизительно двух лет. Поэтому мы вверяем книгу людям с сердцем!
Некоторые уже знают, в чём суть дела. Время рассудит... Если время есть!
Книга I
Глава 1
Зера
Мне как раз исполнилось четыре года. Я жил с родителями в небольшой галилейской
деревушке в двух днях ходьбы на северо-восток от Яффы — большого города, полного приключений. Стоя на невысокой садовой ограде, окружавшей наше скромное жилище, я часто наблюдал за длинными вереницами караванов верблюдов, неспешно направлявшихся в город.
Это было одним из моих любимых развлечений. Особое удовольствие доставляло воображать торговцев, начинающих распаковывать на городской площади таинственное содержимое огромных корзин, привязанных по бокам к их животным. Я видел это зрелище всего раз, но оно оставило сильный след в моём воображении и детском со-
знании.
Странная жизнь маленьких улочек, задыхающихся от невыносимой жары, лавки ремесленников и торговцев, ароматы пряностей, рёв скота и портовая суматоха — всё это так отличалось от тихой и чётко отлаженной жизни нашей деревни!
Мой отец работал гончаром, и ему редко случалось бывать в Яффе. Нужно было просить его об этом, поскольку он предпочитал однообразный ритм вращения гончарного круга крикам торговцев.
Не сознавая того, я немного упрекал отца. Неужели не было ничего более занимательного в Яффе, кроме того, что раз в год покупать там зерно? Моя мать иногда пыталась вразумить меня по этому поводу. Она тоже вполне привыкла к суровой и простой деревенской жизни, так как родилась здесь, подобно остальным жителям деревни Братьев, как их называли жители Яффы.
Почему «Братья» — я не знал, но отец и другие обитатели соседних жилищ часто говорили, что все мы братья и я должен относиться к этому почтительно. На самом деле мои вопросы не заходили слишком далеко, — за исключением моментов беспокойного любопытства, свойственных любому пробуждающемуся сознанию ребёнка, я чувствовал себя в полной безопасности среди членов нашей небольшой общины.
Сколько же нас было в этой группке саманных и кирпичных домиков, забравшихся на склон холма? Сто пятьдесят или, возможно, двести максимум.
Нашу деревню окружало, как мне тогда казалось, настоящее оборонительное сооружение, которое на самом деле было невысокой оградой из серых камней, редко превышающей метр в высоту.
Отец, как будто испытывая особую необходимость убедиться в том, что его слова плотно засели в моей памяти, часто говорил мне, что это «священная ограда» и всё находящееся или произрастающее под её сенью является для нас защитным и
благословленным.
Каждый из домов нашей деревни был окружён несколькими арпанами земли, которой было достаточно для нужд повседневной жизни. Но внизу, по обе стороны дороги на Яффу, мы все обрабатывали поля гораздо большего размера. Насколько я помню, работали мы там сообща. Никому не приходила в голову мысль сказать: «Это моя земля, а это — твоя». Все говорили: «Вот наша земля».
Разногласия были редкими, так как каждый урожай сразу же делился по справедливости. Все жили в мире и согласии, и поэтому с первых лет жизни я полюбил свою деревню и её Братьев. Мне казалось, что для всех нас был писан единый закон, которому другие — торговцы и горожане — почти не следовали. Это неясное ощущение мне пока не удавалось себе объяснить.
Когда я спускался с матерью по узкой тропинке, проходящей сквозь густой кустарник, чтобы в нескольких сотнях метров от деревни наполнить кувшины водой, наш дом и жилища других обитателей деревни исчезали из виду. За зелёными дубами и гранатовыми деревьями можно было различить лишь несколько серых и жёлто-красных очертаний кубической формы.
Когда-то в деревне бил родник, но потом природа, казалось, передумала и нам приходилось по нескольку раз в день выходить за нашу священную ограду, чтобы набрать воды. Для меня сопровождать мать было своеобразной игрой; в зависимости от времени года я пользовался этой возможностью, чтобы побродить по винограднику или под смоковницами.
Ниже, возле большой дороги, переплетались широкие ленты синего и золотистого цветов. Это были поля льна и пшеницы. Я часто бросал камни в том направлении, будто хотел проверить свои силы, заявить о желании засевать их и собирать урожай в будущем.
Воспринимая походы за водой как игру, я даже не подозревал, что через несколько лет кувшин соскользнёт с головы матери на мои плечи: по роду своей деятельности отец всегда использовал много воды, а в деревне было всего несколько ослов. Смотреть, как отец искусно создаёт различные формы из небольшого количества глины, тоже казалось мне игрой, которая интриговала. Я находил что-то напоминающее магию в его повторяющихся движениях ног и рук. По улыбке и живости взгляда отца я замечал, что он вкладывает всю свою душу в то, чтобы довести до совершенства мельчайшую деталь, которая оживала под его ладонями. Отец создавал простые, благородные вещи для повседневного использования. Это были миски, из которых мы ели, кувшины, в которые наливали виноградный сок для брожения, и ещё тысячи других не менее полезных предметов.
Его работы хватало для нашей небольшой общины, а иногда у нас даже останавливался торговец, чтобы купить миски и кувшины. Если одному из Братьев деревни нужна была какая-то посуда, отец сразу же выдавал её, а в благодарность этот человек ухаживал за его виноградником, делал каменную кладку или столярные работы. Таким образом происходил постоянный обмен услугами, и каждый извлекал из него пользу. Родители рассказали мне тогда, что это — правило, соблюдение которого является частью нашей силы. Это разбудило во мне неопределённое, но достаточно сильное чувство того, что мы были «другими».
Гуляя со сверстниками по пыльным тропинкам, считавшимся в нашей деревне улочками, я часто видел группы мужчин и женщин с мерной поступью и необычайно глубоким взглядом. Их лица не были мне знакомы, и я быстро понял, что наша община, очевидно, служила своеобразным «промежуточным пунктом», принимающим Братьев из других мест после долгого путешествия.
Приход этих людей на нашу небольшую территорию забавлял и интриговал меня одновременно. Он напоминал ритуал, приятный обычай, который я ни за что не хотел пропустить. Едва новоприбывший с опалённым солнцем лицом и сгорбленной от трудного пути спиной пересекал нашу ограду, как к нему неслась гурьба детей, среди которых был и я. Но всегда находились одна или несколько женщин, которые нас разгоняли и сопровождали незнакомца к небольшому двору, в тень от саманной стены или дикого винограда.
Там они снимали с путника сандалии, обтирали его ноги влажной тканью, предлагали ему
фрукты, не произнося при этом ни слова. Такое поведение было свойственно не только женщинам нашей деревни — я часто видел и мужчин, поступавших так же. Я довольно быстро понял, что не существует постыдной работы, которую одним надлежит выполнять, а другим — нет.
Освежившись, гость часто ощущал потребность лечь на землю лицом вниз, крестообразно раскинув руки. Он, казалось, много раз целовал землю, затем вставал и в сопровождении хозяев, покрывающих верхнюю часть его головы широкой белой тканью, проходил в жилище. Детям редко позволяли присутствовать при беседе с чужестранцем, прибывшим в деревню. Это не выглядело как запрет, скорее, как правило, общепризнанный факт, который не обсуждался и имел свои основания.
Но запретный плод всегда сладок, и я помню, что однажды мне удалось проскользнуть в тени, отбрасываемой дверьми, за одним из этих вечных странников, которые должны были у нас остановиться.
Перед ним я увидел отца, который стал на одно колено, а затем скрестил на груди руки — правую поверх левой. После этого он склонил голову, и незнакомец долго держал руку на его макушке.
Это зрелище так удивило меня, что я тотчас же бросился прочь, привлёкши по своей неловкости внимание двух мужчин. В тот же вечер отец пришёл за мной к ограде, служившей убежищем моему детскому воображению. Свежий ветер дул в смоковницах, заставляя трепетать редкие отблески беспорядочно размещённых масляных ламп. Я специально шаркал ногами, так как не хотел разговаривать с отцом, которого, как мне показалось, я увидел в униженном положении по отношению к его собеседнику.
Придя домой, он поднял меня на огромный деревянный сундук и посмотрел мне прямо в глаза.
— Симон, ответь на мой вопрос: кто важнее — хозяин или слуга, как ты считаешь?
Я не понимал, что он пытается мне сказать.
— Оба важны, — продолжил он, выделяя каждый слог. — Оба, ведь они — как две руки одного тела, как два глаза одного лица. Они — ветер и парус, шпага и щит. Один из них — всего лишь половина целого и не будет существовать без другого.
Я всё ещё не совсем хорошо понимал, и он, должно быть, это почувствовал, так как прижал меня к себе, а затем продолжил более нежным голосом:
— Симон, настало время тебе понять то, как мы живём. Завтра я отведу тебя к Зере, старцу с длинной бородой, который живёт возле старого колодца. Он расскажет тебе много интересного, и ты будешь очень удивлён.
Через плечо отца я видел смотрящую на меня мать. Она сидела на корточках в полумраке на маленькой циновке и машинально готовила еду на следующий день — лепёшку и несколько оливок.
Итак, что-то должно произойти; моя скромная жизнь, которая, казалось, стремилась монотонно течь между желаниями сеять лен и бежать за караванами в Яффу, могла быть нарушена. Тогда глубоко внутри меня возникло ощущение того, что либо я никогда не понимал окружающее, либо меня принимали за ребёнка, между тем как я имел право знать...
На следующий день меня разбудило приглушённое, немного назойливое жужжание первых пчёл. Мать уже сходила вниз по тропинке, чтобы наполнить кувшины водой, и сейчас умывалась во дворе. Поскрипывание гончарного круга свидетельствовало о том, что её супруг был за работой.
Меня подстёгивало нетерпение, и несколькими мгновениями позже я уже бежал вприпрыжку между кустами и оливковыми деревьями по направлению к «дому возле старого колодца».
Зера был стариком с длинной седой бородой, местами слегка порыжевшей от солнца и прожитых лет. Я часто видел его мельком во время своих игр и знал, что многие проявляли к нему уважение и даже восхищались им.
Это был человек преклонных лет с пергаментным лицом, изрытым длинными глубокими морщинами, одновременно нежным и пронизывающим взглядом, то загадочными, то ясными речами, — в общем, один из тех почтенных старцев, которых торговцы часто описывали в своих историях.
— Мир тебе, Йоше, — сказал он моему отцу, который подталкивал меня перед собой. — Я знал, что ты не будешь затягивать с тем, чтобы привести его ко мне.
В длинном одеянии из выцветшего белого льна, Зера стоял на пороге возле двери и протягивал ко мне руки. Он взял мою ладонь, и я оказался подчинён его мускулистой хватке, даже не осознавая, что отец не последовал за нами в прохладную тень жилища старца.
Дом старика показался мне беднее нашего, в котором были лишь самые необходимые вещи. В единственной комнате, в тёплом и запылённом свете, исходящем от крошечного окошка, я видел только две или три циновки и немного посуды, стоявшей на земляном полу.
Не говоря ни слова, Зера сделал мне знак садиться и, подогнув под себя ноги, занял место напротив меня. В полумраке на стене в глубине комнаты мой взгляд успел остановиться на звезде с восемью абсолютно равными лучами. Я не был удивлён: такая же была и у нас.
— Симон, сейчас ты находишься в том возрасте, когда тебе уже следует узнать о том, что ты здесь делаешь и кто мы такие. Послушай меня внимательно: ты уже обращал внимание на нашу одежду?
— Да, — сразу же выпалил я, — наша одежда белая, она не такая, как у жителей города; она колет тело, но отец говорит, что это хорошо и что это пройдёт.
Слегка улыбнувшись, старик продолжал:
— Проблема не в том, что она колет, Симон, проблема в том, что она отличается от другой одежды: той, которую носят мужчины и женщины, следующие закону города, а также той, которая надета на солдатах, — синей, жёлтой, красной и других цветов. Хорошо, что ты это заметил. Но заешь ли ты, почему это так? Всё дело в том, что жители Яффы не говорят с нами на одном языке, они не владеют нежной речью...
— Но я их понимаю! — резко воскликнул я.
— Ты понимаешь их речь, но скоро узнаешь, что не слышишь их сердца. Чтобы поладить с ними, тебе понадобится много трудиться. Это будет сложно, ведь даже если ты захочешь услышать удары пульса их жизни, они часто не будут желать услышать твои. Но ты пришёл не для того, чтобы внимать горьким речам, Симон, ты пришёл, чтобы научиться смотреть и думать.
Тебе уже давно понятно, что мы не живём как горожане и торговцы, путешествующие на верблюдах; сейчас важно, чтобы ты узнал почему... Представь огромное поле льна, которым владеют члены одной семьи. Каждый из них вступит в брак и заведёт много детей. Среди них будут дети Иосифа, Саула, Иакова и ещё многих других. Постепенно их число возрастёт настолько, что они не будут узнавать друг друга и начнут сражаться. В этой борьбе некоторые потеряют свои участки земли и, чтобы выжить, им
придётся просить приюта у других, которые их с трудом переносят.
Вся Земля, видишь ли, представляет собой подобное поле льна, и мы, жители этой деревни и ещё нескольких других, некогда пережили такую войну, потеряв в ней материальные блага,
которыми нас наделил Отец. Мы в изгнании у родных, которые забыли о нашем общем начале. Мы пережили эпоху, в которую солнце не проявляло своего лика так, как сейчас, но тогда его лучи всё же больше грели сердца. Мы — заноза в пяте великана... Не смотри на меня такими глазами, ты это быстро поймёшь.
На несколько секунд Зера остановился, а затем, без сомнения видя мою растерянность, продолжил, всё ещё надавливая своими огромными ладонями на мои плечи:
— Ты должен знать, что мы вовсе не дети Авраама и Иакова, Симон. Наши отцы истребили друг друга много лет тому назад — больше, чем ты даже можешь себе представить.
Посмотри внимательно на эту звезду за моей спиной, она — один из символов нашего народа. На этой Земле ты найдёшь её у всех тех, кто говорит, положив руку на сердце. Это знак, и ты должен его понимать. Существуют и другие, но ты узнаешь о них позже.
В этом краю живёт много народов. Я не говорю, что мы лучшие из них, но наш духовный Отец передал нам Слово, и мы его сберегли, не удалив и не добавив в него ни единой буквы. Во славу Отца и всех твоих людей-братьев ты должен научиться слышать и повторять его. Тогда, как и все жители нашей деревни, ты получишь право носить длинное белое одеяние и будешь говорить нежным языком... и исцелять с помощью него.
— Я буду исцелять?
— Да, исцелять, как и многие другие здесь, поклявшиеся в этом. Но ты будешь лечить не только страдающее тело — ты будешь лечить души...
— Души? А что такое душа?
— Душа, Симон, — это... та великая сила, которая живёт в тебе и позволяет каждое утро говорить: «Это я, и меня зовут Симон». Это то пламя, которое каждую ночь выходит из тебя и странствует по далёкому краю, откуда оно приносит сны... и ещё многое другое. Этот край не имеет границ, в нём...
— Я никогда не видел это пламя!
— Ты научишься его видеть, и я тебя уверяю, что ты сможешь даже дотронуться до него.
Я плохо понимал то, что говорил мне тёплый приглушённый голос Зеры, но у меня было смутное ощущение, что он открывает передо мной всё новые и новые двери... Это несколько напоминало шевеление золы, оживляющее маленькое забытое пламя, имя которого только что было произнесено.
— Но как пламя может быть больным, Зера? — сказал я, выпучив глаза.
— Оно становится таким, когда немного удаляется от породившего его костра. Запомни это хорошенько, Симон. Тогда оно скорее не греет, а сжигает всё, к чему прикасается. Это просто, а мы всё усложняем.
После этих слов старик взял меня за левое запястье и безукоризненно точным движением завязал на нём тонкую чёрную веревочку — знак доверенного мне вклада и первого камня, заложенного в будущее сооружение.
Глава 2
Пурим
В последующие месяцы я часто посещал Зеру. Старик из домика возле старого колодца, казалось, взял меня под свою защиту и говорил о мной уже не как наставник, а как дед со своим внуком. Видеть его становилось необходимостью, и вскоре его скромная комната превратилась в мой второй дом.
Родители издали наблюдали, как я пересекал порог Зеры, но никогда со мной об этом не заговаривали. Тем не менее по их взглядам я чувствовал, что эти визиты не вызывают у них недовольства.
Отец меньше говорил со мной о работе в поле, зато больше настаивал на том, чтоб я чаще заходил посмотреть, как он разминает и формует глину, давая ей жизнь. Мать решила, что теперь, прежде чем заходить в дом, мне нужно тщательно мыть ноги и руки водой из кувшина, поставленного с этой целью во дворе.
Я не отказывался выполнять это требование, мне это даже льстило.
Отец, его друзья, путники, приходившие издалека, старик Зера — все, кто носили длинные белые одеяния, всегда делали так же. Благодаря этому обязательству мне казалось, что я был принят в круг взрослых и хранил вместе с ними некую самую настоящую тайну. Вот почему я никогда не говорил об этом со своими товарищами по игре.
Таким образом, в течение нескольких лет я делил своё время между Зерой, гончарным кругом отца и... миндальными деревьями, за ростом и цветением которых я наблюдал из сезона в сезон. По непонятной для меня причине я стал редко участвовать в играх сверстников. Только Мириам, дочь ткача, часто приходила разделить мои мечтания под лимонным деревом, которое я избрал своим компаньоном, поскольку оно создавало отличный наблюдательный пост, позволявший мне следить за дорогой на Яффу.
Это была девочка с длинными вьющимися рыжими волосами и немного дикими повадками, всегда одетая в широкое платье цвета поблекшей охры. Любопытно, что я считал её «малышкой», тогда как был лишь немногим старше. Моё отношение изменилось в тот день, когда я заметил, что она омывала себе ноги и руки перед тем, как зайти в один из деревенских домов.
Так, значит, она это тоже знала! Может быть, как и я, она виделась с Зерой? Я не смог удержаться, чтобы не спросить её об этом.
— Нет, Симон, это мой отец хочет, чтоб я так делала. Он говорит, что наш дом и мы сами являемся как бы храмами, где горит маленькое пламя, и поэтому нужно держать их чистыми... То, что он говорит, — правда. Кстати, я его видела однажды, это пламя, оно блестит, как солнце.
Я пристально посмотрел на Мириам, в самую глубину её серых глаз. Они показались мне одновременно насмешливыми и серьёзными, и я не осмелился спрашивать дальше.
Так значит она, «малышка», уже заметила то, что Зера описывал мне долгими утренними часами? Я слушал старика машинально, как будто бы он читал красивые басни былых времён, я думал, что много знаю об этом, но, как оказалось, не знал ничего, ведь я не видел пламени, тогда как Мириам...
Не дав произнести ни слова, она схватила меня за руку и потянула по деревенским тропинкам к шаткому сероватому жилищу её родителей, прислонившемуся кое-как к скале, поросшей лишайником.
— Посмотри, — прошептала она мне прямо в ухо, указывая пальцем в сторону одной из глиняных стен.
Сделав несколько шагов, я обнаружил слегка скрытое кустом небольшое углубление, сделанное в одной из стен дома, подобно солнцу на обломке камня, где было выгравировано нечто, напоминающее звезду Зеры.
— Так это твоё пламя? — пробормотал я несколько разочарованно.
— Тш-шш, смотри дальше!
И я увидел, как Мириам потянула к себе металлическую чашечку, потемневшую от времени, откуда ещё поднимался небольшой беловатый дымок.
Не добавив ни слова, она приподняла в глубине ниши плоский камень и открыла ещё один сосуд, содержащий нечто похожее на грубо измельчённую пудру и сушёные листья. Медленно, кончиками пальцев она взяла оттуда щепотку, которую положила внутрь первой чашечки. Послышалось потрескивание, и завитки густого синевато-беловатого дыма поднялись из сосуда, сильно ароматизируя вдыхаемый нами воздух.
Я знал этот запах — он часто разносился по улочкам нашей общины. Для меня это было как невидимое, но довольно живое присутствие, одно из существ, населяющих нашу вселенную. Он смешивался с запахом акации и корзин кориандра, нагруженных на ослов торговцев.
— Но это же ладан! — сказал я. — Старик Зера закупает его для нас у погонщиков верблюдов, которые приезжают из Страны Красной Земли1. Это там, очень далеко за горами, там, где течёт большая река... Так это твоё пламя?
— Это помогает его видеть... Отец сказал мне, что нужно сидеть очень спокойно в течение какого-то времени каждый день и вдыхать его запах с закрытыми глазами... как будто хочешь вобрать в себя все запахи мира... Так я и делала, и вот однажды увидела маленькое пламя, голубое-голубое, прямо перед моими глазами; оно блестело всё ярче и ярче и постепенно так выросло, что мне пришлось прекратить смотреть на него.
Мириам замолчала, и мы долго сидели там, созерцая длинные и хрупкие ленты дыма, вытягивающиеся над нашими головами.
И тогда, только тогда я понял, что слова моего старого друга были не просто рассказами. Именно об этом мне поведала малышка Мириам с лимонного дерева, положив руку на сердце.
С этого дня в моём детском, а затем и взрослом сознании это мгновение запечатлелось как момент моего рождения, прихода в мир маленькой искорки, которая должна была определить всю мою жизнь...
Был канун Пурима2, и я помню озабоченность Братьев нашей деревни, которые поднимались по узкой тропинке с тюками льна на плечах. Они пели странную мелодию на языке, которого я не знал.
В этот же самый день у нас разместились новоприбывшие. Это была семья из трёх человек, среди них — ребёнок, мальчик, немного младше меня. Мужчина был гораздо старше своей жены, его черты лица отражали одновременно властность и привычку к тяжёлой работе под жарким солнцем Галилеи. Он работал по дереву, как сообщили мне родители, и его часто звали за холмы помогать другим Братьям, строящим свои жилища или дома, предназначенные для приёма больных.
Мириам и я сразу же заметили, что он является объектом глубокого поклонения. Видели даже, как старик Зера склонился перед ним на одно колено со скрещёнными на груди руками. Кстати, он первым поспешил на встречу к этой семье, когда они пересекли нашу священную ограду. Он трижды поцеловал их в знак радушного приёма перед всей деревней. Чувствовалась важность этого знака, ведь Зера, начавший сгибаться под тяжестью своих лет, почти никогда никуда не выходил. Супруга нашего нового Брата тоже вызывала большое уважение. Как только она появилась в деревне, моя мать и несколько её подруг поспешили постелить перед ней большое белое льняное сукно, чтобы она могла поставить ступни. Незнакомка с длинным тонким лицом, ещё очень молодая, казалось, была смущена таким вниманием и пробормотала несколько слов, как будто желая извиниться.
Зера, неподалеку от которого я резвился, рассказал мне, что она была «голубкой» в очень важном храме. Она вела там чистый образ жизни, храня секрет и ритуалы старой традиции нашего народа.
Это поразило Мириам и меня. Мучавшее нас детское любопытство мгновенно подтолкнуло к мысли, что лучшим способом получить ещё один удивительный рассказ была бы беседа с её сыном.
Однако нам нужно было отложить наши замыслы до завтра, поскольку маленький Иосиф — так его все называли — был окружён столпившимися вокруг него Братьями.
Мириам не смогла удержаться от восклицания, когда увидела, что один из них поцеловал землю перед мальчиком. Этот жест, казалось, не понравился Иосифу или, по крайней мере, смутил его — мы увидели, как он сделал несколько шагов назад и посмотрел особенно глубоким взглядом на того, кто так его чествовал.
— Ну же, — сказал он вполголоса. — Не стоит...
И я увидел, как Иосиф спрятал голову в плащ своего отца, уставившись на пыль у своих ног.
Завтрашний день обещал быть радостным и, хотя мы не празднуем Пурим, я пообещал себе спуститься к дороге, чтоб полюбоваться длинной процессией верующих, которые направятся в небольшой посёлок по соседству.
Первые отблески рассвета подняли меня с циновки. Я сбросил большой плащ, в который заворачивался каждый вечер, снова завязал пояс своего одеяния и спустился вниз босыми ногами по нашей обрывистой тропинке.
Желавшие побывать в храме уже шли по дороге небольшими торопливыми группами, бежали за мулами и ослами, дули в трубы. Всех этих абсолютно разных людей объединяло то, что они были счастливы принести свою жертву.
— Эй, малыш, ты не идёшь? — окликнул меня с улыбкой на губах молодой мужчина в полосатом одеянии.
— Оставь, ты что, не видишь, что он Назорей? — вмешался другой, уводя своего друга, который уже рассматривал меня с немного презрительным видом.
Назорей? Да нет, я не был Назореем... и почему они все на меня так смотрели? Я замер на краю дороги на Яффу, с опущенными руками, не осмеливаясь больше показывать свою радость праздничной колонне...
Я поспешил по направлению к крутой тропинке, ведущей в деревню. С неё сквозь смоковницы и оливковые деревья я мог видеть всего лишь несколько террас.
По дороге в моей голове постоянно крутились слова старика Зеры: «Симон, ты должен знать, что мы не дети Авраама и Иакова...»
Зера как раз находился наверху, там, где тропинка подходила к нашей ограде. Он сидел на стене и смотрел, как я с трудом забирался на склон, куда был способен подняться только бегом.
— Зера, — пробормотал я, как только подошёл поближе, — это правда, что я Назорей?
— Кто это тебе сказал, Симон? Те люди внизу? Ты не Назорей, но не было б никакого стыда, если бы ты им был. Видишь ли, довольно часто жители города и окрестных сёл не понимают тех, кто не думает так, как они, тех, кто не даёт того же самого имени Отцу. Иди, присядь сюда... важно, чтоб ты послушал и запомнил.
И одним прыжком, успокоенный речами старого друга, я запрыгнул на стену, которую уже подогрело солнце.
— Они называют Назореями всех тех, кто не провозглашает себя потомками Авраама и Моисея, Симон. Для них это как будто сказать «еретики» или «нечестивые»... Но это неважно. Позже тебя будут называть ещё многими другими именами. Ты часто будешь слышать «Назареянин», и это тоже будет неправильно. Единственное правдивое имя, на которое ты имеешь право, на которое мы все здесь имеем право, это «Ессания»3, что означает на старом языке нашего народа «Сыновья Солнца». Однако это наименование нечасто будет звучать в твоих ушах, так как его никто не знает. Жители Иерусалима говорят «Назореи», подразумевая под этим многое — например, не остригать себе волосы или носить чётки из ста восьми бусин вокруг шеи...
— Но почему наши волосы такие длинные, Зера?
— Это в память о том времени, когда сыновья Отца, те, которые со Звёзд, пришли, чтобы научить нас Пути истинному... но я пока не могу тебе об этом рассказать.
Внизу в долине повторяющимися призывами раздавался нежный низкий звук. Это был Брат-пастух, который собирал стадо, сообщая о своём уходе. Для меня это также было напоминание о времени: нужно помочь Зере добраться до его каменного дома.
Подойдя к старому колодцу, я увидел там Мириам; сидя прямо на земле, она говорила с Иосифом, нашим новым другом, прибывшим в деревню накануне.
Я сразу же покинул Зеру, чья улыбка давала мне понять, что он меня прощает, и поторопился присоединиться к ним.
— Моя мать — это моя мать, — загадочно говорил Иосиф, с неторопливостью, указывающей на то, что он взвешивал каждое слово. — Однажды отец мне рассказал, что она была «голубкой»4в очень большом храме нашего народа, а её отец — важным священником того же храма. Он находился в Иерусалиме, я полагаю, это храм Света и Братьев в белом5. Никто не
должен был прикасаться к «голубке», а ей было запрещено становиться на землю.
Голос Иосифа, хотя и был очень нежным, звучал довольно громко, а его светло-голубые глаза ярко светились на матовой коже, подобно двум жемчужинам. У него тоже были длинные волосы, как и у Назореев, или Назареян. Золотисто-каштановые, густые, они падали тонкими локонами на его не по годам развитые плечи.
Его синее одеяние из толстого полотна хорошо подчёркивало шею и позволяло разглядеть верёвочку с чётками, на которой висел маленький, чёрный, плотно зашитый мешочек.
Угадав направление моего взгляда, Иосиф предупредил мой вопрос и, улыбнувшись, сказал:
— Мне его дали старцы уже довольно давно, неподалёку от Иерусалима...
Я понял, что он не хотел больше говорить об этом.
Долгая пауза повисла над нами. Её прервала Мириам, которая, набрав пригоршню земли и медленно выпуская её между пальцев, вдруг заявила:
— У Иосифа есть два старших брата, которые должны приехать завтра. Поскольку они уже взрослые, то будут помогать отцу делать кирпичи для постройки их дома. Семья Иосифа тоже будет жить здесь — деревня станет важной...
После этого Иосиф собрался уходить под предлогом того, что солнце поднимается и он должен поговорить со своим отцом. Мы провожали его взглядом, пока он спокойно удалялся, что сильно отличалось от непоседливости других деревенских детей.
Однако мы увидели, что вместо того, чтоб пойти к месту, где жили его родители, он углубился в колючий кустарник по тропинке, ведущей прямо к горе. Когда он исчез из виду, Мириам и я не смогли сдержаться, чтоб не последовать за ним.
Наше детское любопытство взяло верх над сдержанностью, и мы решили догнать его, бесшумно пробираясь по мелкому щебню.
Но Иосиф, казалось, исчез, и мы увидели вокруг себя лишь несколько оливковых деревьев, истерзанных ветром, становившимся всё сильнее, и ковер из красных цветов, в котором утопали по колено... И вдруг, когда уже поворачивали обратно, мы заметили впадину, а в ней — Иосифа, малыша Иосифа, лежавшего с крестообразно раскинутыми в стороны руками, лицом вниз.
— Оставьте его, — многозначительно сказал Зера, который возник позади нас, — он говорит со своим Отцом...
ГЛАВА III
Отъезд
Под навесом нежные, повторяющиеся прикосновения ноги моего отца заставляли скрипеть гончарный круг.
— Тебе скоро исполнится семь лет, Симон... и ты должен будешь изменить свою жизнь. Я много говорил об этом с Зерой и другими жителями нашей деревни. Видишь ли, люди немного похожи на гончарную глину, которую я формую своими руками. Они могут остаться бесформенной, спящей массой или посвятить свою жизнь служению чётко поставленной цели. Единственная разница в том, что люди сами являются своими гончарами.
Отец рукой отбросил назад волосы, упавшие на его лицо.
— Ты положил семь лет на то, чтобы собрать глину, из которой ты будешь создавать своё существование. Зера, твоя мать и я, мы всего лишь добавляли воду, чтобы увлажнить её. Сейчас тебе нужно будет превратить себя в чашу, чтобы получить то, что наш народ накопил в течение поколений. Но не забудь: чаша не предназначена только для того, чтобы получать... половина её богатства испаряется, если она слишком долго задерживается у губ человека, испытывающего голод или жажду.
Он произнёс эти слова на одном дыхании, внимательно наблюдая за глиняным конусом, понемногу перемещающимся под его влажными пальцами цвета земли Галилеи.
Его голос слегка выдавал охватившее его сильное волнение, причину которого я понял только позднее.
Инстинктивно я набрал полную грудь воздуха, как будто хотел глубоко вздохнуть, сделав вид, что знаю, чего от меня ждут, но это было неправдой!
Глина, насыпанная в углу под навесом, издавала острый запах. Отец машинально зачерпнул кувшином немного воды и увлажнил её обеими руками, прежде чем добавить:
— В двух днях ходьбы отсюда есть гора, она возвышается над морем и равнинами Израиля. Много лет тому назад представители ессеев при поддержке королей Страны Красной Земли построили там очень большую школу. Они вложили туда всё, что знали, и даже более... Наши Братья и я подумали, что для тебя будет хорошо пойти туда.
Эти слова прозвучали в моих ушах, как раскаты грома. У меня было чувство, что я — колос пшеницы, который отдали копытам быков для того, чтобы выбить зерно.
— Но почему я? Ведь другие туда не ходят?
Не знаю, вырвался ли этот крик, этот протест из моего горла или я подавил его глубоко в себе.
Я выбежал из мастерской, ослеплённый несправедливостью, разбитый, как я считал, холодностью отца, которая на самом деле была всего лишь усмирённым волнением.
Так началось раннее утро Швата6 — свежий бриз обдувал холмы, и солнце, немного несмелое в это время года, едва достигало своими лучами земли. Куда я мог пойти? К Зере? Он тоже «покинул меня», и, скорее всего, именно он «настроил» отца. А может быть, он уже давно знал обо всём этом? Так вот почему он хотел меня видеть так часто и находил удовольствие в том, чтобы вбивать в мой ум маленького галилеянина с босыми ногами кучу вещей, которые в нём не вмещаются...
У меня было впечатление, что я открыл ужасный заговор, столь же пугающий, как и кремневые резаки жнецов. Кроме того, я не смогу пойти посмотреть на воды Тивериадского моря после Пасхи, как обещали деревенские Братья всем детям нашей небольшой компании.
Охваченный гневом, изливающимся в крупные, плохо сдерживаемые слёзы, с поцарапанными ногами в результате быстрого, безрассудного бега по тропинкам, я бросился за ограду деревни.
Остановился я лишь у огромного гранатового дерева, которое так любил в жаркую погоду за его глубокую тень и алые цветы, надеясь, что, возможно, оно прислушается к моей истории. А не старик ли из домика возле колодца нашептал мне в один прекрасный день то, что можно говорить с растениями и деревьями? Но кем же был этот Зера, в конце
концов?
Синие, серые и жёлтые очертания небольших долин, видневшихся на горизонте, повествовали о своём одиночестве. Только несколько отдалённых блеяний и пение куропатки указывали на тайную жизнь, за которую внутренний голос советовал мне ухватиться.
Одеяние из синего льна показалось за кустом боярышника — я узнал Иосифа...
Он довольно часто сам ходил в горы, находившиеся неподалеку, поэтому я не удивился, увидев его здесь. Иосиф, казалось, был погружён в свои мечты. Он шёл ко мне, но, похоже, не замечал моего присутствия.
Любопытный мальчик этот Иосиф! Ему ещё не было и шести лет, как мне сказали, а он уже почти не интересовался нашими играми. О! Были дни, когда он вёл себя, как все мы: бегал, смеялся и играл «в камень»7. Но это длилось недолго, и он снова уходил от нас, чтобы безмятежно побродить среди горного чертополоха.
Иосиф был загадкой для Мириам и меня, и мы не понимали, что нужно читать в его глазах — бездонную грусть или же старческую безмятежность.
Мне вспомнились слова моей подруги:
— Это старая душа... У Иосифа молодость старых душ... Эфраим сказал это моему отцу, когда они вместе собирали оливки.
Мы всегда были рады видеть Иосифа, несмотря на его немного сдержанный характер, играть, беседовать с ним, поскольку то немногое, что он говорил, сопровождалось у него улыбкой на губах или в глубине взгляда.
— Я скоро уйду, Иосиф! — закричал я, чтобы привлечь его внимание.
Но он меня уже заметил и бежал в моём направлении.
И тогда перед моими глазами предстало зрелище, которое я не забуду никогда, одно из таких мгновений, когда кажется, что время тянется, а ты открываешь дверь, которая никогда не закроется снова.
Я увидел, как маленький Иосиф, прыгавший через щебень, вдруг окружил себя тонким
лазурным сиянием, охватившим почти всё вокруг.
Это свечение, казалось, потрескивало в тишине. Длинные языки чисто-голубого пламени исходили от него, как жизненные силы, и превращались в изумительные белые спирали, которые затем смешивались с природой.
Можно было подумать, что солнце пронзило тонкий слой облаков и что гора звенела в унисон с прыжками мальчика по камням.
Иосиф сам стал солнцем, голубым солнцем, которое вызвало у меня желание сделаться ещё меньше, чем я был, и заставить мою грусть замолчать.
— Что такое, Симон?
Волшебство постепенно рассеялось, и вот я уже видел перед собой только маленького мальчика, едва достигшего шести лет, с широкой улыбкой на губах.
— Я скоро уйду, Иосиф, — пробормотал я наконец. — Мой отец хочет послать меня к морю, в очень важное место, где, как он говорит, можно многому научиться.
— Я это знаю, Симон, я был там, когда Зера и другие говорили о тебе. Это хорошая новость, не так ли?
Я не знал, что ответить, — настолько очевидными и простыми были его слова. Обмениваясь банальными фразами о подготовке к путешествию, мы пошли к деревне.