«Быть алхимиком значит предельно внимательно относиться к деталям, обладать обостренной чуткостью, особой чувствительностью к мелочам» — Севрен Лобанов

1345

Дорогой Севрен, благодарим Вас за возможность поговорить с Вами и задать несколько вопросов. Для нас это большая честь. В сознании современного обывателя алхимия понятие, принадлежащее глубокому прошлому. Тем не менее в наше время существуют авторы, предлагающие собственные и довольно впечатляющие концепции того, что представляет собой алхимия в XXI веке. Пожалуйста, скажите нам, какое определение Вы можете ей дать после пройденного Вами долгого практического пути? Как Вы думаете, меняется ли Традиция перед лицом вызовов эпохи?

Приветствую всех, кто будет читать мои книги на русском языке! Для французского автора большая честь видеть свои произведения переведенными на язык этой великой и прекрасной нации, столь влюбленной в искусство и культуру. Сейчас, беседуя об алхимии, мы поддерживаем и тем самым продолжаем давнюю многолетнюю традицию увлекательнейшего культурного обмена между Францией и Россией. Разумеется, она затронула и область эзотерики: в 1901 году французы Папюс (Жерар Анко́сс) и мэтр Филипп де Лион (Анте́льм Фили́пп Низье́) прибыли ко двору царя Николая II, чтобы представить русской публике основы Мартинизма, базовые принципы которого заключают в себе доктрины Каббалы, алхимии и герметизма.

Интересоваться алхимией сегодня — значит открыть свой разум и проявить любопытство к области, до сих пор не утратившей загадочности и очарования, потому что она пребывает в точке столкновения науки и мистицизма, материи и духа. Именно этот факт символизируют молельня и лаборатория алхимиков

Дать определение алхимии непросто. Действительно, каждый автор имеет собственное понимание этой древней инициатической науки, соответствующее его культурной принадлежности, восприимчивости и личному опыту.

Для великого французского алхимика XX века Эжена Канселье алхимия была «наукой о жизни» — той, что являет себя во всевозможных формах, видимых или невидимых, материальных или духовных. Мои собственные представления еще шире: я считаю, что все мы становимся алхимиками, когда отдаем предпочтение качеству перед количеством в том, что мы делаем, чем бы мы ни занимались. Это касается любой, самой скромной каждодневной работы и повседневной жизни как таковой, и даже того, как мы ведем себя по отношению к другим — в частности, к своим близким, своей семье. Быть алхимиком значит предельно внимательно относиться к деталям, обладать обостренной чуткостью, особой чувствительностью к мелочам

Это — философия жизни, идею которой я позаимствовал у философа-эзотерика Рене Генона, изложившего ее в работе «Царство количества и знамение времени»¹, опубликованной в 1945 году. Качество в этом труде символически представлено вертикальной осью, а количество — горизонтальной, в чем можно увидеть отголосок фундаментального различия между материей и духом, Небом и Землей, Верхом и Низом, идеалом и реальностью.

Алхимия — это стремление к совершенству, воплощенное в алхимическом понятии «Великое Делание» (Grand-Oeuvr). Легко заметить, что между произведением (oeuvr), то есть сферой деятельности, к которой прикладывает свои силы художник, и Великим Деланием, владениями алхимика, разница состоит всего лишь в одном единственном слове — кратком прилагательном. Из этого следует, что художник, романист, поэт, композитор являются алхимиками, сами того не сознавая: они бессознательно практикуют самую что ни на есть истинную алхимию посредством своего искусства, так как направляет их не что иное, как постоянная озабоченность качеством. При этом методы, с помощью которых величайшие художники добиваются своих целей, вполне сопоставимы с образом действия алхимиков: они тоже, пусть по-своему, стремятся к претворению в жизнь Великого Делания, а после, прославившись, благодаря своей известности обретают некую форму бессмертия.

Кроме того, существуют произведения, где методы работы алхимиков и художников очевидно пересекаются. Например, алхимиков завораживают произведения поэта Артура Рембо, особенно его знаменитое стихотворение «Гласные» («Voyelles»), где он описывает одну из гласных (звук «U») как «покой морщин, измятых алхимией на лбах задумчивых людей»². Алхимик Эжен Канселье посвятил целое исследование интерпретации этого стихотворения в контексте алхимии, сделав при этом акценты на пифагореизме и теме инициации. Другой поэт того же, девятнадцатого, столетия, но чуть более ранний, Жерар де Нерваль, имел абсолютно алхимическое представление о Вселенной, в равной степени пантеистическое и пифагорейское. Свою концепцию мироздания он выразил в стихотворении «Золотые стихи» («Vers dorés»):

Впрочем, сама алхимия как таковая всегда была очень близка к искусству, так как постоянно использовала свойственные ему выразительные средства: в алхимических трактатах можно встретить назидательную поэзию, а прекрасные алхимические манускрипты зачастую украшены миниатюрами — как, например, «Сияние Солнца» (Splendor Solis) Соломона Трисмозина или «Убегающая Аталанта» (l’Atalante Fugitive) Михаэля Майера.

В XX столетии самый известный из французских алхимиков, Эжен Канселье, в своих произведениях по-прежнему использует очень изысканный язык, полный нюансов и двусмысленностей, преследуя при этом инициатические цели. Этот современный алхимик был другом поэта Андре Бретона, прозванного «папой сюрреализма» и регулярно посещавшего сообщество художников Монпарнаса в Париже в 1920–1930 годах. В то время там можно было встретить почти столько же русских художников, сколько и французских, и всех их объединяло стремление к художественному совершенству. Среди них были Цадкин, Сутин и многие, многие другие.

Непрестанная забота о форме выражения, свойственная алхимикам, очень способствует сохранению очарования их древнего инициатического искусства даже сегодня, в эпоху науки. Подобное стремление к точности и совершенству — несомненно, своего рода «профессиональная деформация», унаследованная от практической работы в алхимической лаборатории.

Зеркало для алхимии — важный символ; с ним в ее рамках связывают такое понятие, как «зеркало искусства». И алхимическая практика всегда отражает, как зеркало, свою эпоху, хотя сами алхимики далеко не всегда это осознают, поскольку они, как правило, чрезвычайно привержены древним корням своего искусства

Химия и алхимия разошлись окончательно и бесповоротно со времен трудов Лавуазье в конце XVIII века: первая сделалась обычной наукой, вторая же стала наукой инициации, абсолютно не похожей на первую как по методологии, так и по преследуемым целям. Сегодня же, в XXI веке, я замечаю, что многие современные алхимики увлечены особым языком, традиционно свойственным их искусству, — так называемым «Языком Птиц». И это уже зеркальное отражение забот нашей эпохи — ведь современное общество, недавно прошедшее через компьютерную и цифровую революцию, зачаровано всем, что связано с коммуникацией и информацией.

Нынешний интерес к языку алхимии для меня — добрая весть, поскольку Язык Птиц, который штудируют и разрабатывают современные алхимики, позволяет восстановить и заново обрести саму сущность поэзии, назначение которой, согласно определению основателя лингвистики Фердинанда де Соссюра, — «бороться с произволом знака». Иными словами, поэты должны добиваться того, чтобы каждое слово в стихотворении появлялось не благодаря произволу лингвистической эволюции, а будто проистекало из самой описанной вещи, тем самым раскрывая истину, скрытую за словами. Это довольно сложно объяснить, и, чтобы вам было понятнее, я позаимствую пример у современного алхимика Патрика Бюренштейнаса: он считает, что во французском языке слово «смерть» («la mort») и словосочетание «золотая душа» («l'âme or») благодаря сходной форме заключают в себе идентичный смысл, из чего следует, что смерть — это процесс, который превращает душу каждого человека в нечто совершенное, светоносное и нерушимое, подобное золоту. Очевидно, что каждый язык порождает свой собственный Язык Птиц, так что подобный подход универсален.

Тем не менее самая захватывающая книга по алхимии носит название «Книга без слов», Mutus Liber на латыни. Она датируется XVII веком. В ней не просто нет текста — она и правда не содержит ни единого слова. Зато на ее страницах можно найти пятнадцать гравюр, изображающих Великое Делание. Некоторые из них почти полностью повторяют друг друга, различаясь тончайшими нюансами. Тайна инициации кроется именно в этих отличиях, и алхимик должен их отыскать, а затем интерпретировать. Молчание Mutus Liber — прием, призванный озадачить читателя и подвести его вплотную к проблеме передачи тайны инициации. Добиться успеха в этом деле действительно невероятно трудно, поскольку алхимический или инициатический опыт часто граничат с невыразимым, с мистическим экстазом, выходя при этом за пределы всего, что поддается словесному описанию… если, конечно, не задействовать средства искусства, поэзии! Правда, один раз «Книга без слов» своему названию изменяет: в самом ее конце, на последней иллюстрации, изображающей победу адепта, она позволяет себе заговорить, процитировав латинское выражение «oculatus abis». На первом, простейшем уровне эту цитату можно перевести как «Став ясновидящим, ты уходишь». Но ее можно также интерпретировать согласно правилам Языка Птиц, и тогда она обратится в предложение «Увидев бездну, ты уходишь». Бездна, о которой идет речь, может быть трактована многими способами и означать как инициатическую смерть, так и Нигредо — алхимическую Работу в Черном.

Но какая бы эпоха ни отражалась в Зеркале Искусства алхимии, это никак не влияет на само зеркало. Оно остается неизменным и нерушимым, равно как и Традиция, которая его породила, — та самая изначальная Традиция, к которой отсылает в своих работах философ Рене Генон. В сущности, глубинная алхимическая философия проходит неизменной сквозь века, пространство и время. Это волнующе и тревожно. Психоаналитик Карл Юнг, долгое время изучавший алхимию, разглядел в ней архетипы — неизменные и универсальные структуры человеческого духа, проекции которых, в частности, можно обнаружить в различных мифологиях. Добавлю — и в величайших художественных шедеврах, что подтверждает идею их универсальности.

¹ Guénon René. Le règne de la quantité et le signe des temps.
Издание на русском языке: Генон Рене. Царство количества и знамение времени. Очерки об индуизме.
Эзотеризм Данте. М.: Беловодье, 2003.
² «(la) paix des rides que l'alchimie imprime aux grands fronts studieux». (Перевод Н. Гумилева. – Прим. ред.)
³ «Souvent dans l'être obscur habite un Dieu caché;
Et comme un œil naissant couvert par ses paupières, Un pur esprit s'accroît sous l'écorce des pierres!»
(Перевод А. Ревича. — Прим. ред.)

В начале первого тома Вы рассказываете, как возникла потребность в алхимии. Также Вы говорите, что чем быстрее начнешь практиковать, тем лучше сформируются навыки и привычки, необходимые для успеха в Великом Делании. Как Вы думаете, должен ли каждый человек хотя бы попытаться приступить к Деланию? Или же к алхимической практике всегда подталкивают какие-то исключительные обстоятельства?

Я четко различаю практическое занятие алхимией и простое ее изучение. Любой человек может получить пользу от изучения алхимии — его представления о мире расширятся, ему откроется связь между всеми тварными существами, пронизывающая все возможные царства: минеральное, растительное, животное, человеческое и даже то, что находится по ту сторону человеческого, то есть ангельское. Взгляд того, кто изучает алхимию или читает алхимические тесты, постепенно обостряется и плавно меняется, становясь сродни взгляду художника или даже мистика

Возможно, алхимию стоит преподавать в художественных школах?

Изучение алхимии дает возможность приобщиться к необычной и самобытной форме культуры, позволяющей совершенно по-иному, в частности менее академично, взглянуть на классические произведения, например, разглядеть в них великие универсальные символы — архетипы. Алхимическая практика — совсем другое дело, особенно в ее высшем проявлении — на уровне Великого Делания. В сущности, алхимик пытается пробиться в Сад Мудрецов, то есть испытать те же состояния сознания, что и величайшие мистики, многие из которых (и это очень существенная деталь) — святые. Обычный мистик достигает состояний, в которых возможны связь и диалог с трансцендентностью, посредством аскетизма и ухода от мирской жизни; алхимик же просто применяет определенную технологию, которая должна привести к инициации.

Тем не менее оба они в результате оказываются в одном и том же месте — в том, что метафорически называется «Сад Мудрецов». Но, в отличие от мистиков, которые, как было уже сказано выше, часто — святые, алхимик далеко не святой. Он может быть хорошим человеком, но это еще не святость! И поэтому то, что кажется святому раем, для него может предстать как ад — ведь он будет ослеплен излишне обильным светом. Это — тайна Делания, а точнее, одной из его фаз — Работы в Черном, которая кажется алхимику мрачной исключительно из-за его собственной духовной нечистоты. Если же ему удастся эволюционировать, очистившись в духовном плане, то фаза Работы в Черном обернется лечебным средством — исцеляющей Работой в Белом. Тогда ад обернется садом наслаждений, и алхимик наконец сможет увидеть красоты Сада Мудрецов.

Далее, возможно, дело дойдет и до лекарства, пока пребывающего за пределами и связанного с Работой в Красном. Оно жертвенно по природе своей, а значит, причастно Христу. Речь идет о царстве милосердия и любви. Итак, уясним себе, что на уровне Великого Делания мистики и алхимики под конец встречаются; начало их пути различается, а финал — нет. В сущности, истинная цель инициации алхимика состоит в том, чтобы разжечь в самом себе сверхъестественный Тайный Огонь, которой представляет собой огонь внутренний, мистический, сжигающий духовные нечистоты будущего адепта, в частности — его демиургическую гордыню, то есть уверенность в том, что на Земле человек — существо, способное сотворить абсолютно что угодно, из чего следует, что он может считать себя равным Богу! Если алхимическая инициация действительно сработает, она все расставит по своим законным местам, когда разожжет тот самый Тайный Огонь, который в корне уничтожает этот первородный грех. Он — истинное Универсальное Лекарство, способное исцелить людей от повсеместно свойственного им Зла — гордыни перед другими земными созданиями.

К счастью, подобный опыт нужен далеко не всем. Предположу, что практические занятия оперативной алхимией в первую очередь ориентированы на людей, всерьез подверженных очень тонкой форме духовной гордыни определенного рода, подобной той, что испытывают те начинающие мистики, кто считает, будто этот мир их абсолютно не достоин. Выходит, если кто-то потерпит неудачу в алхимии, когда попытается достичь успеха в Великом Делании, то это будет означать, что не такой уж он великий грешник в духовном плане, так что, в сущности, его дела идут совсем не плохо! Смирение равноценно Философскому Камню.

Внутренние испытания, связанные с воздействием пламени Тайного Огня, крайне сложно пережить. Они могут привести к состоянию, напоминающему диссоциацию личности. Именно такой инициатический смысл содержит в себе миф об Осирисе, члены которого были разъединены и разбросаны убившим его Сетом. Исида отправляется на их поиски и находит их. Богиня при этом символизирует принцип единства, правящий нашей душой. Тот же архетип можно разглядеть в шаманской болезни, о которой упоминают многие антропологи, или в тибетском ритуале Чод. В эзотерическом христианстве тот же смысл можно обнаружить в разделении одежд Христа во время Его Страстей. Также сверхъестественный Тайный Огонь алхимиков очень похож на силу Кундалини, описанную в Тантре; ей владеют йоги высокого уровня, особенно те из них, кто практикует Крийя-йогу.

Все истинные инициатические испытания очень опасны и могут привести на грань безумия и отчаяния. Но природа и божественное провидение мудры, поэтому я предпочитаю думать, что подобным испытаниям могут быть подвергнуты только те, кто в состоянии преодолеть их, одержав полную победу. Методы Молитвы (Oratoire) неопасны, равно как использование спагирической растительной алхимии. Более того, их зачастую можно встретить включенными в различные практики, применяемые для саморазвития. Они используются при медитации и в софрологии. Эти методы помогают сохранять уравновешенность, а также хорошее физическое и психическое здоровье, и, если с большим усердием их практиковать продолжительное время, они, как и многие другие инициатические методы, раскрывают малоизвестные аспекты человеческого духа.

Зато алхимическая практика, подразумевающая Великое Делание и работу с ртутью, может стать чрезвычайно опасной, если полностью пробудить Тайный Огонь. Так можно вызвать состояния сознания, абсолютно несовместимые с обычной мирской жизнью, и тогда алхимику придется иметь дело со своим собственным бессознательным. При этом он высвобождает определенные процессы, которые обычно пробуждаются только в преддверии неминуемой смерти (Near Death Expérience). Алхимик отделяет внутреннее, субъективное время от объективного, внешнего. Он освобождается от любой обусловленности и восстанавливает непосредственную связь с миром, наподобие той, что была в раннем детстве; часто это выражается в постоянном изумленном восхищении простейшими вещами в жизни и в природе. Впоследствии адепт часто испытывает искушение стать отшельником, чтобы держаться подальше от забот современной жизни.

Путь посвящения всегда сугубо личный, как и труд литератора. Не могли бы Вы рассказать нам о том, как Вы работали над этими книгами? Ведь это не менее трудоемкий процесс, чем Делание алхимиков.

Безусловно, процесс написания инициатической книги напоминает алхимическую работу. К тому же я уже упоминал, отвечая на предыдущий вопрос, о близости между искусством и алхимией.

Французы очень ценят эзотерические книги, подробно раскрывающие практическую сторону вопроса, потому что, как правило, желают сами опробовать все описанные методы. Я уважил эти пожелания, при этом не изменив алхимической традиции, согласно которой трактаты должны иметь художественную форму, быть цельными, последовательными и обладать глубинной внутренней согласованностью, благодаря которой устанавливается связь между всеми элементами произведения, какими бы разнородными внешне, в том числе по интонации и стилю, они ни были. Это поначалу может сбить с толку кого-то из моих читателей, особенно тех, кто ожидал простого сборника рецептов, расположенных друг за другом в последовательности, имеющей исключительно образовательный смысл. Однако алхимическая инициация — не простое поступательное движение по прямой. Она подобна путешествию по лабиринту. Так что единственное, что может сделать автор, — предложить читателю нить Ариадны, а далее тот должен пройти свой путь абсолютно самостоятельно. Поэтому чтение книги, посвященной алхимии, имеет инициатический эффект.

Вы говорите, что инициатическое имя никому нельзя сообщать. Это сродни тому факту, что некоторые авторы предпочитают работать под псевдонимом. Для русского уха в корне старинного имени «Севрен» слышится слово «Север», фамилия же «Лобанов» довольно распространена в России. Не могли ли бы Вы рассказать нам о том, что означает этот псевдоним?

Я взял этот авторский псевдоним по двум причинам. Первая из них — сентиментальная, вторая — рациональная. Говорят, французов за границей часто воспринимают как неисправимых романтиков, даже шестидесятилетних — и даже алхимиков! Возможно, подобная репутация и оправдана…

Я выбрал русский псевдоним как дань уважения и преданности моей первой жене. Ее звали Наташа, она изучала русский язык и литературу в Нормандии. Мы поженились совсем молодыми — мне было 22 года, а ей и того меньше. Потом жизнь разлучила нас. Но прежде она успела немного приобщить меня к русской культуре и заразить своим увлечением Вашей страной. Так что, когда я пишу под именем Севрена Лобанова, я вспоминаю молодость и свои двадцать лет. И поэтому я всегда с радостью готов рассказать о моем псевдониме. Другая причина, побудившая меня позаимствовать подобное имя, заключается в том, что я хочу исправить некую несправедливость и вернуть России то, что по праву принадлежит ей в инициатической сфере.

Не вызывает ни малейших сомнений, что величайшим алхимиком XX века был загадочный Фулканелли. У меня есть веские основания полагать, что под этим именем в действительности скрывался некий коллектив — организация, распространяющая тайные учения, инспирированные эзотерической и мистической группой, называющей себя «Братья Илии» — по имени пророка, святого покровителя мистиков и созерцателей. В начале XX века в эту группу входили люди, наделенные самыми разнообразными талантами. Их объединяло общее пристрастие к алхимии. Кто-то из них обладал литературным даром, как Эжен Канселье, другие были в первую очередь химиками, как Поль Декоэр или иллюстратор «Тайны Соборов»⁴ Жюльен Шампань, который также был замечательным инженером и изобретателем. Но над всеми ними возвышалась тень таинственного адепта, принятого при всех дворах Европы, а также у высших чиновников Франции и прочих стран. Это был великий мистик, основавший во Франции в маленьком городке Паре-лё-Моньяль (Paray-Le-Monial) очень любопытный храм-музей, целиком посвященный исследованию Сердца Иисусова (Sacré-Coeur) во всем мире и на протяжении веков. Это чрезвычайно инициатическое место называется «Святилище Золотой долины» (Le Hiéron du Val d'Or). Я имею в виду барона де Сарачага, родившегося в Бильбоа в 1840 году и умершего в Марселе в 1918 году. Полагаю, эта личность — живое воплощение адепта Фулканелли, каким он изображен своим единственным учеником Эженом Канселье. Последний, по всей вероятности, познакомился с бароном в Марселе в период своей учебы в художественной школе. Представьте себе молодого человека — скромного, но благородного происхождения, 16 или 17 лет, разлученного со своей семьей, — который был принят в частном особняке, где прошел подробнейший курс обучения доктрине «Братьев Илии» под руководством семидесятилетнего аристократа! Есть от чего прийти в восхищение на всю оставшуюся жизнь — и воздвигнуть миф о Фулканелли.

Это вовсе не означает, что барон де Сарачага сам писал книги, вышедшие под именем Фулканелли, и даже не значит, что у него была потребность в алхимической работе в традиционном смысле этого слова. Его мистицизм позволял ему стоять выше практик подобного рода — ведь вход в Сад Мудрецов уже был широко распахнут для него. Так что его алхимия была чисто духовной, и он просто вдохновлял на написание книг. Тем не менее таинственным и неуловимым адептом был именно он. А полное имя барона де Сарачага, которого я считаю адептом Фулканелли, — Алексис Флорентийский Севрен из Сарачаги Лобанов-Ростовский.

Мать барона принадлежала к прославленному русскому княжескому роду, один из членов которого был министром иностранных дел царя с 1895 по 1896 год. Дворец Лобанова-Ростовского и его каменные львы, воспетые великим поэтом Пушкиным, хорошо известны в Санкт-Петербурге. Короче говоря, Фулканелли подобен алхимическому Ребису — он двоится, как и двуглавый орел, ставший имперским орлом Третьего Рима, Москвы и всей России: он баск по отцу и русский по матери. Это одна из тайн книги «Ребис», скрытая за именем ее автора.

Итак, Фулканелли — русский, и это объясняет те мистические и христологические черты, что бросаются в глаза в той концепции алхимии, которая изложена в книгах, вышедших под его авторством. К тому же можно отследить очевидную связь между истинной личностью Фулканелли и Россией. Так что я избрал русский псевдоним для того, чтобы восстановить справедливость и, как гласит пословица, вернуть «кесарю кесарево». А на след фактов, которые я вам только что сообщил, меня навел дед моей жены Наташи, родившийся в 1899 году и входивший в группу, которая стала известна во Франции под именем ассоциации «Атлантида» (l'association Atlantis).

Благодарю вас за то, что вы задали мне вопрос об имени «Севрен Лобанов», потому что благодаря вашему интересу мне удалось раскрыть все эти малоизвестные, но абсолютно достоверные факты. Как раз сейчас я пишу свою инициатическую биографию, где эта история будет упомянута и изложена именно так, как я ее Вам только что рассказал.

⁴ Fulcanelli. La Mystere des Cathedrales. Et l’interprétation ésotérique des symboles hermétiques du grand œuvre. Издание на русском языке: Фулканелли. Тайна соборов и эзотерическое толкование герметических символов Великого Делания / пер. с фр. В. Каспарова. М.: Энигма, 2016.

Какие книги Вы могли бы порекомендовать Вашим русским читателям? «Молельню⁵» (Ora) и «Лабораторию⁶» (Labora)?

Если говорить о моих собственных книгах, то, конечно, и «Молельню», и «Лабораторию». «Лабораторию» (Labora) — поскольку в трактате по алхимии обязательно должно присутствовать описание работы: с одной стороны, оно необходимо для полноценного понимания сути дела, с другой — то, что описано, можно применить на практике. Молитва же (Ora) придает нам мужество и веру, которые как раз и позволяют приступить к Деланию, работе, практике в лаборатории.

Что же касается книг других авторов, то я не знаю, какие из трудов по алхимии изданы на русском языке на сегодняшний день. Я надеюсь, что произведения Ричарда Хайцина (Richard Khaitzine) уже переведены. Он — русский по происхождению (по деду) и большой специалист по Языку Птиц и французской алхимической культуре. Говорят, его произведения изучаются в японском университете. Если труды Ричарда Хайцина все еще не переведены на русский язык, имеет смысл об этом задуматься: я молюсь — Ora — о том, чтобы переводчик приступил к работе — Labora!
Ричард очень гордился своим русским происхождением. Он умер слишком рано, в 2013 году. Думаю, он бы очень обрадовался, если бы у него появилась русская аудитория.

Конечно, я сам — прилежный и постоянный читатель французских алхимиков Фулканелли и Эжена Канселье, но все же предпочитаю им произведения Иринея Филалета — англичанина, родившегося на Бермудских островах в 1628 году и умершего в Лондоне в 1665 году под именем Джорджа Старки. Я часто перечитываю его шедевр «Отворенный вход в замкнутый Царский Чертог», произведение столь же глубоко инициатическое, сколь поэтическое.

 Какой же ключ способен открыть двери этого чудесного чертога? Конечно, Ora и Labora — Молись и Работай!

⁵ Lobanov Severin. Rebis ou le secret de l'alchimiste.Vol. 1: Oratoire. Hermesia, 2017. Издание на русском языке: Лобанов Севрен. Ребис, или Тайна Алхимика. Т. 1: Молельня / пер. с фр. Игоря Калиберда. М.: Издательский бутик «Книжные Сети», 2021.
⁶ Lobanov Severin. Rebis ou le secret de l'alchimiste. Vol. 2: Le laboratoire. Hermesia, 2017.

Иллюстрации: развороты из книги Севрена Лобанова
«Ребис, или Тайна Алхимика. Трактат обcоперативной алхимии.
Том первый : Молельня».

«Ребис, или Тайна Алхимика», Том 1: Молельня

«Ребис, или Тайна Алхимика» представляет собой, несомненно, один из первых настоящих полных алхимических трактатов XXI века, три тома которого пытаются предоставить очень точные оперативные ключи к различным аспектам Великого Делания.

3000 ₽

Купить Подробнее